У вертлявой оказалась подруга, складная, уже не юная женщина, лицо которой сразу понравилось дону Даниэлю.
– Присядьте со мной. Нет, нет, я не танцую, – решительно замотал головой дон Даниэль. – Если хотите, закажу рюмочку и мы сможем поболтать. А как вас зовут, сеньорита… сеньорита?
– Мерседес, – девушка скромно потупилась.
– Какое хорошее имя, – восхитился Саманьего. – Так звали Марию Милосердную…
– Сеньор, а вы здесь, в Акапулько, впервые? – угадала Мерседес.
– Можно сказать и так. Вот пришел сюда, чтобы поглядеть да поболтать. Дело в том, что моя дочь замужем за очень важным сеньором из этого города, и они пригласили меня погостить… Дон Чучо, – обратился Саманьего к подошедшему другу. – Я… осмелился пригласить за наш стол сеньориту…
– Ну, конечно, дон Даниэль! Для этого мы и тут! Вы… заказывайте! Сколько с нас? – спросил Чучо подошедшего официанта. – Тысяча шестьсот песо? Пожалуйста!.. – отсчитал он, широким жестом вынув из кармана рубашки пачку денег. – А я пойду ополосну лицо… Сейчас вернусь!..
Дон Даниэль, болтая с Мерседес о том, о сем, не обратил внимания, сколько времени прошло, как ушел Чучо. А когда официант поставил перед ним три рюмки, увидел подходящего к столу друга. Вид у него был обескураженный, рукав рубашки и карман были разорваны. Он чуть не плакал.
– Что случилось? – вскочил дон Даниэль.
– Меня обокрали! Негодяи взяли все мои деньги, сеньор Саманьего! – упавшим голосом заявил Чучо и внезапно завопил: – Воры! Воры!
– Не надо скандалить, толстяк, – тихо посоветовал официант, – заплати лучше по счету.
Но разгневанного Чучо уже ничто не могло остановить.
…До Луиса доносились отголоски того, что происходило в доме Ломбарде, – сам он заглядывал туда не часто: не очень-то жаловал его сеньор Ломбардо, видя в нем человека Максимилиано. Хозяин же старался не афишировать отношения, особенно в последнее время, чтобы никто не видел их вместе. Вот и теперь он вызвал Луиса по телефону к себе.
– Где ты был? Разыскиваю тебя уже целый час! – недовольно бросил Максимилиано, когда появился наконец Луис.
– У машины сеньоры Камилы отказали тормоза, хотел исправить.
– Итак, вышло по-нашему? – пододвигая кресло гостю, довольно потирал руки Альбенис.
– Как это, по-нашему? – не понял Луис.
– Антонио послал Пабло Мартинеса в Гвадалахару с моей фотографией, чтобы тот показал ее консьержке, хозяину квартиры, которую я снимал, и адвокату.
– Ну, и? – нетерпеливо спросил Луис.
– Что – и? Как они могли меня опознать, если с хозяином разговаривал ты? Что, забыл?
– Да, да, вспомнил! А что консьержка?
– Консьержка… Я никогда с ней не говорил. А видела она меня только издали. Она никогда не опознает меня.
– Ну и прекрасно!
– Антонио, конечно, хитрец! Большой хитрец, как о нем и говорят, но со мной ему не тягаться…
– По поводу меня, как думаете, у него не возникло подозрений? – Луис пододвинулся к Максу вместе с креслом.
– С какой стати? Ты служишь в доме, а не у меня…
– Хорошо бы так!.. И что мы теперь будем предпринимать?
– Что ж, пока можем особенно не дергаться… Что касается Антонио, то он еще свое получит, придет время, за все заплатит! И Ракель была моей и решила бросить меня. Но клянусь тебе Богом, Луис, клянусь, она от меня просто так не отделается! Нужно все хорошенько продумать, чтобы на этот раз не сорвалось… Чтобы никто не смог нас обвинить. Ни в чем! Надеюсь, ты еще на моей стороне?
– Что за вопрос? Конечно! Но сколько я буду иметь? Ведь вам-то достанется все…
– Как тебе… скажем… двадцать пять миллионов? А? По завершении дела, естественно.
– Риск довольно большой. А мне бы хотелось бросить работу и зажить, как миллионеру… Пусть будет пятьдесят миллионов.
– Хорошо! Договорились: пятьдесят миллионов.
– Итак, значит, по рукам?
– По рукам!..
Глава 19
Камила была оскорблена в лучших своих чувствах: ее никто не пригласил в кабинет Антонио, а ведь из близких ему людей только ее, родную сестру, исключили на этот раз из членов семьи. Макс, Антонио, Оскар, Виктория – все там, кроме нее и Клаудио. Как это понимать?
Хорошо, что Камила встретила Рамона, который, правда, поморщился, когда она стала выспрашивать его, кто там, за закрытой дверью. Сделав вид, что уходит, она спряталась в тени раскидистой пальмы рядом с кабинетом и стала невидна постороннему глазу. А Рамон, верный Рамон, рачительно соблюдавший интересы Антонио, потеряв на мгновение бдительность, ушел на кухню.
И Камила услышала из своего укрытия все, что говорилось в кабинете.
Вечером они с Клаудио пили кофе в своей уютной гостиной, и Камила рассказывала мужу о событиях дня. Зная свою жену, он улыбался и с иронией заметил, что она, словно Нат Пинкертон, пользуется любой возможностью, чтобы быть в курсе дел дома Ломбарде.
– И то, что я услышала, было совсем не смешно, Клаудио. Поверь! – обиделась она на шутку мужа. – Антонио говорил, что не хочет, чтобы в доме оставался человек, который хотел убить его.
– Правда? – оживился муж.
– Да, правда, а потом Оскар сказал, что Ракель преступница. Антонио, конечно, это отрицал и сказал, что не допустит, чтобы с ней плохо обращались.
– Значит, Оскар так и сказал, что Ракель преступница?
– Да, да, именно так, Клаудио. И еще добавил, что в этом нет никаких сомнений.
– А кого имел в виду Антонио, когда говорил о человеке, который хотел его убить?
– Я не расслышала… И вскоре Антонио вышел. Я потом спрашивала у остальных, что случилось, но они ничего мне не сказали. У них были такие лица! Клаудио… Антонио спустился с Ракель и опять ушел в кабинет. Ему позвонил Пабло Мартинес из Гвадалахары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148