Его французский был ужасен.
– Как он выглядит? Кроме того, что похож на каланчу.
– Темноволосый и похож на француза, как и его мать. Все остальные в семье – настоящие шотландцы, такие же симпатичные и привлекательные, как вы Мне так кажется.
Дороти рассмеялась.
– Oh, mon dieu, non!! – решительно ответила она.
Джентон наконец вытащила струну, которую держала в зубах, пытаясь приладить на место, и вступила в беседу девочек.
– Между тем многие девушки успели влюбиться в него, – сказала она. – В то время я была не намного старше Софи, но прекрасно помню, как он раздражался, когда мать заставляла его ухаживать за этой толстухой, мадемуазель Монпансье, его кузиной-наследницей. Значит, в нем что-то такое есть…
– Что именно?
– Может быть, шарм…
– Как у его сестры Генриетты?
– Думаю, да.
Дороти Калпепер, вздохнув, встала со своего места и подошла к окну. Она постояла там несколько минут, глядя на типично французский серо-зеленый пейзаж, виноградники и высокие тополя по берегам Сены, и, отвернувшись от окна, с грустью и сочувствием посмотрела на шестерых девочек, с равнодушным видом сидящих в комнате.
– Не правда ли, все Стюарты очаровательны и у них есть шарм? – спросила она. – А если бы это было не так, зачем наши отцы стали бы жертвовать ради них своими жизнями? А наши братья? Разве стали бы они сражаться в качестве наемников в разных странах Европы, вместо того чтобы спокойно жить на милостыню, которую дает Франция? Почему мы все должны прозябать здесь, в изгнании, вместо того чтобы наслаждаться жизнью в родительских домах? В шотландских замках или в английских поместьях? У нас сейчас самый прекрасный возраст, мы становимся взрослыми девушками, нам надо хорошо одеваться и выходить замуж за ровесников-соотечественников.
Все девочки смотрели на Дороти с нескрываемым удивлением, и старшие сразу же почувствовали острую тоску по прежней жизни и по своей стране. Но они уже так долго жили в изгнании, а некоторые из них, как Фрэнсис, были совсем крошками, когда няни спасали их, переправляя через пролив…
Фрэнсис, чей отец умер сравнительно недавно во Франции и которая от природы не была склонна к покорности даже из вежливости, собралась было ответить Дороти, но в этот момент дверь открылась, и вошла девочка, которую Кромвель и Республика обездолили больше всех других.
Четырнадцатилетняя Генриетта-Анна Стюарт, отец которой видел свою младшую дочь всего один раз, уже после бегства ее матери, когда девочка была совсем крошкой, и вскоре после этого с достоинством взошел на эшафот, вряд ли могла бы появиться более незаметно. Девочка была болезненно худа, темноволоса, с нездоровым цветом лица. Поскольку утром она занималась рисованием, поверх простого шерстяного платья на ней был черный tablier французского покроя. Принцесса-изгнанница вынуждена была обходиться без coiffeur, который мог бы сделать ей модную прическу, и ее каштановые локоны свободно лежали на плечах.
Порывистая Фрэнсис бросилась ей навстречу.
– Генриетта! Ma ch?re!
– Maman va descendre, – предупредила девочек самая младшая принцесса Великобритании, которая часто спасала всех от претензий и выговоров своей мамаши, и более спокойно, обращаясь ко всем, добавила:
– Ее Величество хочет, чтобы вы сопровождали ее к мессе, поэтому будет лучше, если вы приготовитесь: покройте головы и возьмите в руки требники.
Как и все остальные, принцесса разговаривала на смеси двух языков, но французский давался ей гораздо легче.
– Опять молиться! – Фрэнсис непочтительно надула губки.
– Моя мать скоро переведет нас всех в новое – как это вы говорите? – пристанище – в женский монастырь в Шайо. А это значит, что придется посещать часовню трижды в день, и там уже не будет хорошеньких псаломщиков, на которых вы всегда заглядываетесь.
И когда Генриетта улыбнулась, поддразнивая своих юных подруг, стало заметно, что она не только хрупка и изящна, но и очень привлекательна.
Поскольку Фрэнсис всегда было трудно сидеть спокойно, она сняла с полки стопку требников и раздала их подругам, которые спешили закончить свои дела.
– Пока у нас еще есть время, давайте поговорим о чем-нибудь более веселом, – предложила она, небрежно прикалывая к своим белокурым волосам черную кружевную накидку. – Генриетта, скажите, это правда, что я – ваша родственница?
– Конечно, – ответила дочь покойного короля Англии, чья мать была дочерью прославленного Генриха Наваррского.
– Существует много Стюартов, вы ведь знаете. Фрэнсис из самой обыкновенной семьи, как и многие из нас. Отец Фрэнсис был врачом, – возразила Джентон.
Она взяла требник Фрэнсис, потертый, но явно дорогой, и громко прочитала дарственную надпись: «Досточтимому Вальтеру Стюарту, доктору медицины, от его благодарных пациентов».
– Да, он был врачом. И очень талантливым, – подтвердила Генриетта, чтобы закончить этот разговор. – Он участвовал в работе Уильяма Гарвея, который открыл кровообращение и был врачом моего отца. Семья доктора Стюарта рисковала ради нас всем при Нэзби. Мы с Фрэнсис кузины.
– Нет, мы более дальние родственницы, – была вынуждена признать Фрэнсис. – У нас есть общий родственник, лорд Блантир.
– О да, конечно, вы шотландцы, – пробормотала уроженка Кента Дороти.
– Кровь значит больше, чем деньги.
Разумеется, попытки доказать свое родство с царствующими особами, кто бы их ни делал, всегда выглядели не очень корректно, однако Фрэнсис не удержалась и показала дочери милорда хорошенький розовый кончик своего прелестного языка, так что маленькая Софи даже хихикнула от восторга.
– Мы все принадлежим к одному клану, – объясняла Генриетта так, словно перед нею были иностранцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105