Джерри стало страшно. Он потормошил Гросса за руку. Тот остался неподвижен.
– А-а-а! – закричал Джерри, схватил братишку на руки и, сгибаясь от непосильной ноши, заторопился в сторону дома, который они так недавно покинули втроем. Под его ногами хрустело и дробилось битое стекло, равнодушно поблескивавшее на солнце. Дважды ему пришлось обходить валявшихся на пути мертвых. Джерри прибавил шагу, насколько это было в его слабых силенках, а когда они окончательно иссякли, ссадил братишку, который всю дорогу не переставал отчаянно реветь, устроил его на обочине тротуара, сам уселся рядом с ним и тоже заплакал.
В этом положении их и обнаружили госпожа Гросс и Энн с Рози.
Высоко в небе снова ложились на боевой курс полигонские бомбардировщики.
– Какие акции? Какие акции? – бормотал Айк Сантини, ухватившись жилистыми волосатыми руками за голову. – Оставьте меня в покое!.. Кто вы такой?
– Я Наудус, – сказал Онли. – Моя фамилия Наудус.
– Какой там к черту Наудус! Я не знаю никакого Наудуса. Проваливайте. Мне сейчас не до Наудусов.
– Вы должны меня хорошо помнить. Я у вас третьего дня купил акции на тысячу двести кентавров… Вы еще меня поздравляли… Я только хочу узнать, когда я их смогу получить. Я их оставил у вас на хранении… Вот ваша расписка…
Он совал расписку под самый нос Сантини, но банкир не брал ее. У него были заняты руки. Он раскачивал ими свою лысую голову, стоя на самом краю воронки, которая образовалась на месте его дома. Рядом стояла машина, на которой он с женой и сыном удирали за город, когда им сообщили о беде, случившейся с их домом. Дверца машины была раскрыта… Супруга банкира только что очнулась от обморока, и взрослый сын обмахивал ее шляпой.
– Какие тысяча двести кентавров? – стонал Айк Сантини, отворачиваясь от своей расписки, как от нашатырного спирта. – Я вас не знаю… Боже мой, я же разорен! Боже, пресвятая дева Мария, ведь я почти разорен! Это ведь верных полмиллиона убытку! По меньшей мере полмиллиона!.. Мы не должны были сегодня идти в церковь, сынок, вот что я хочу сказать…
– Ну и погибли бы, как Эдит, и Паула, и Пепе, и Урбан, и этот, вечно забываю его имя, ну этот; как его, Феликс.
Это были имена погибшей прислуги господина Сантини.
– Ну и отлично, и погибли бы… Полмиллиона из кармана так, за здорово живешь!.. Чего вы ко мне пристали?! – заорал он, накидываясь на Наудуса. Кто вы такой? Чего вам от меня надо? Разве вы не видите, я почти нищий! Дева Мария, я, Айк Сантини, почти нищий! Перестаньте тыкать мне под нос вашу бумажонку!
– Это ваша бумажонка! – взвизгнул Онли. – Моя фамилия Наудус… Нау-дус! Я только хочу узнать, когда я смогу получить мои акции… Скажите мне только два слова, и я вас оставлю в покое…
– Когда мой дом и моя контора выскочат обратно из этой ямы! Понятно? Нет больше ваших акций… Требуйте их с полигонцев…
– Боже мой! А расписка? Вы же сами выдали мне расписку… Вы же приняли их у меня на хранение!
– Папа! – сказал Сантини-младший. – Нам здесь, право же, больше нечего делать. Мы, кажется, единственные, кто остался в городе… Того и гляди снова где-нибудь поблизости грохнется бомба.
– Айк, друг мой, наш сын прав! – снова разрыдалась госпожа Сантини, и банкир, горестно махнув рукой, полез в машину.
Тогда Наудус грохнулся на колени:
– Ради бога, сударь! Это было единственное мое достояние!.. Трое племянников, сирот, сударь!
– Утешьтесь тем, что я потерял по крайней мере раз в пятьсот больше вашего, и убирайтесь!..
– Господин Сантини, – взмолился Онли, цепляясь за нестерпимо блестевшее лакированное крыло машины, – вы не должны так шутить со мной. У вас много денег, очень много денег в разных столичных банках… Это известно всем жителям нашего города, и вы не сможете этого скрыть… Я… Я… Я на вас подам в суд!
– Ко всем чертям! Я вам, кажется, ясно сказал: ко всем чертям! Я не принимал их у вас на сохранение от бомб… В суде, слава богу, сидят нормальные люди…
У Онли потемнело в глазах. Он понял, что с акциями и в самом деле все кончено, что акций больше нет и не будет и что никакой суд не присудит Сантини вернуть акции, раз вся его контора вместе с домом превратилась в прах по причинам, от ответчика не зависящим… А как же дети? А как же вдова его брата? Откуда, из каких средств он вернет им их тысячу двести кентавров? Подумать только, целых тысячу двести кентавров!
– Все мы несем жертвы в этой войне, – сочувственно заметил Сантини-младший, высовываясь из окошка. – Наша страна подверглась такому наглому нападению… Э-э-э! Хотите, Наудус, мы вас подбросим за город? Здесь все еще опасно, того и гляди…
– Мои акции! – закричал Онли и стал колотить кулаками по дверцам, по крылу, по кузову могучей и очень дорогой машины. – Что вы со мной делаете? Отдайте мне мои акции!..
Машина заурчала, рванулась с места и исчезла за углом. А Онли встал на ноги, всхлипывая, почистил коленки и пошел. Он не видел ни горящих зданий, ни трупов, кое-где попадавшихся на его пути, не слышал, как его несколько раз окликали из подвалов и подворотен какие-то знакомые. А может быть, это были и незнакомые люди, которым просто хотелось узнать, что слышно в городе. Он не обращал внимания на свист и грохот бомб, продолжавших падать с голубой вышины, на еле различимый стрекот пулеметов и домовитое похлопывание пушек там, высоко в небе, где шел бой вражеских бомбардировщиков с подоспевшими, наконец, атавскими истребителями. Он брел, не зная куда, лишь бы не домой, лишь бы не туда, где его встретят племянники, которых он разорил, и Энн, которая ему этого никогда не простит, если он сегодня же не достанет и не покроет растраченную им сумму… Легко сказать, достанет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154