Сколько слез отчаяния было пролито тысячами несчастных женщин и девушек, которых во время этих разбойничьих набегов уводили в вечное рабство и бросали в гаремы, чтобы удовлетворить похоть победителей! А с другой стороны, какая роскошь, какой блеск были здесь во времена Керим-Гирея62 и его преемников! Все это уже давно исчезло, и могущественные властелины Крыма покоятся под кипарисами, бросающими тень на их могилы.
4 сентября я поехал в имение семьи Мавромихали, отдал рекомендательные письма из Тифлиса, был любезно принят матерью и познакомился с младшей дочерью Еленой, о которой в Тифлисе мне много рассказывала ее сестра. Среднего роста, с удивительно красивыми темными глазами, свежим цветом лица, пышными темно-каштановыми волосами, обладающая живым характером, она была создана для того, чтобы вызывать страсть. Ей было тогда 24 года. Ее окружало много поклонников, но она еще не сделала выбора. Я был тот счастливец, которому она отдала свое сердце и руку, и через два дня после моего приезда между нами царило уже полное согласие. Матери было около 50 лет, лицо ее сохранило еще следы прежней красоты. Она овдовела в 1822 г. Ее покойный супруг, потомок древнего рода из Майны, был прежде полицмейстером в Одессе при герцоге Ришелье, с которым он был очень дружен*50. Из писем, которые герцог посылал ему из Парижа, я узнал, что герцог собирался провести остаток дней своих в Крыму, у своего друга Мавромихали. Неожиданная смерть помешала ему осуществить это намерение.
Я побывал в роскошных фруктовых садах и на виноградниках, на мельнице богатого имения и любовался могучими, столетними ореховыми деревьями, в тени которых стоял дом. Многочисленные яблони сгибались под тяжестью плодов. Почти под каждой было по 50-70 подпорок, чтобы не обломались ветки. Знаменитые крымские яблоки (синап) составляют главный доход тамошних имений. Они долго хранятся и отправляются в огромном количестве в Москву, С.-Петербург и в Сибирь.
9 сентября мадам Мавромихали дала согласие на мой брак с Еленой, и для меня начались счастливые дни. Мы наносили визиты соседним помещикам, которые принимали нас самым предупредительным образом. Но поскольку мне пришлось бы ждать не менее шести недель официального согласия моего петербургского начальника на бракосочетание и поскольку греческий священник, который должен был нас обвенчать, заявил, что мне надо представить справку от вышестоящего лица, которая удостоверяла бы, что я не женат и не состою в близком родстве с семьей моей невесты, 21 сентября я отправился в Севастополь, изложил генералу Данненбергу мое положение, и тот был так добр, что немедленно выдал нужную мне справку. Тем временем я осмотрел прекрасный многолюдный город, насчитывавший 40 тыс. жителей, полюбовался огромными доками, мощными каменными укреплениями береговых батарей, прекрасной бухтой, самой большой и надежной на Черном море и в Европе, побывал на нескольких 100-200-пушечных линейных кораблях, с большим интересом осмотрел их внутреннее устройство, где царили порядок и чистота, и, наконец, понаблюдал за деятельной жизнью в бухте и в городе. Спустя двадцать лет я снова увидел Севастополь, но, к сожалению, в развалинах.
22 сентября я с необходимой справкой вернулся к невесте и назначил венчание на 29 сентября 1840 г.
По этому случаю мы отправились в нескольких экипажах по очаровательной долине Качи в имение полковника Квицкого. Там была скромная церковь, где состоялось венчание по греческому обряду. Затем я с моей очаровательной женой отправились в экипаже в имение тещи. Нас сопровождало много верховых татар, одетых в праздничные платья. Они устроили скачки, чтобы получить в качестве призов шелковые платки. Когда я прибыл в Ак-Шейх, ворота были закрыты. Меня не выпустили из экипажа, пока я не дал выкупа, по греческому обычаю. За столом, естественно, пили много шампанского за здоровье новобрачных, а на следующее утро я отправился со своей молодой женой в небольшое свадебное путешествие к южному побережью Крыма. Я увез мою прекрасную Елену в Чоргун, главное имение матери. Когда мы проехали около 35 верст и стали спускаться с лесистых холмов Мекензи в очаровательную долину реки Черной, нам открылась восьмиглавая башня времен генуэзцев, затем мы проехали татарскую деревню, состоявшую примерно из 100 домов, и остановились у парадного крыльца господского дома. Сооруженный из дубовых бревен, солидный, просторный, двухэтажный, с кольцевой верандой, он насчитывал 150 лет. Он был построен в турецком стиле неким могущественным мирзой, который тогда, естественно, не мог предполагать, что в будущем его дом, как и весь Таврический полуостров, попадает в руки неверных.
1 октября я со своей молодой женой осмотрел имение Чоргун площадью 3,5 тыс. десятин (15 тыс. австрийских моргенов). Оно считалось лучшим в Крыму и получило название "Царское имение". Мы побывали в обширных фруктовых садах, бродили по лугам, осмотрели мельницу, хозяйственные постройки, бассейн императорского флота, питающий водой доки Севастополя; поднялись на Федюхины высоты, ставшие в 1855 г. столь печально знаменитыми; осмотрели внутреннее убранство нескольких татарских домов, и так как моя жена блестяще говорила по-тюркски, татарские девушки и женщины не стеснялись нас, и я имел возможность наблюдать за их бытом. После обеда мы поехали в Балаклаву и Карани, чтобы нанести визит родственникам моей жены, и вернулись в Чоргун уже поздно вечером, чтобы подготовиться к путешествию на южное побережье.
2 октября, рано утром, нам привели четырех лошадей - для меня, моей жены, которая была прекрасной наездницей, ее служанки и моего слуги, и мы отправились в путь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154