Адмиралу следовало бы видеть, что в моих требованиях нет ничего личного, что я только защищаю интересы нашего общего дела, т. е. исполняю то, к чему обязывает мой долг и занимаемое положение.
Очевидно, Адмирал лишен способности понимать людей; неужели он думает, что со мной можно так обращаться и я буду все время терпеть. Неужели он не понимает насколько некорректен его поступок по отношению к тому, кого он столько раз просил не уходить с поста военного министра. Он облечен правом все отменить и все приказать, но его положение обязывает делать это открыто, а не исподтишка. Повторяется то же, что он сделал со Степановым.
Я понимаю, что его на это толкают; меня надо заставить уйти, ибо я мешаю многим, поэтому все и делается так, чтобы поставить меня в такое положение, чтобы я не мог оставаться. Неизвестно, для чего все это делается, так как гораздо проще было бы дать согласие на мою отставку, которую я так давно прошу.
Я вполне сознаю свою непригодность для службы в этой компании и прошу только одной льготы - разрешения доехать до Харбина в своем теперешнем вагоне, так как здоровье мое настолько скверно, что иначе мне будет очень тяжело ехать.
Утром я был у Адмирала и он ничего мне не сказал; поразило меня только то, что встретив меня в зале, он невероятно смутился, подошел к висящей у него к кабинете карте полярных экспедиций и несколько минут как то бесцельно водил по ней пальцем, ничего мне не говоря.
Передо мной у него был Хрещатицкий, с которым я встретился в передней; очевидно, он только что вырвал у Адмирала согласие и подпись устраивавшего его приказа. Адмирал наткнулся на меня совершенно неожиданно и, очевидно, почувствовал себя настолько виноватым, что это и вызвало последующую немую картину.
Послал доклад об увольнении, изложив невозможность занимать столь ответственный пост при том недоверии и пренебрежении, которое мне оказаны; то же самое донес и Председателю Совета Министров.
Сослуживцы упрекали меня, что я отказался от назначения Наштаверхом и Военным Министром, когда мне это было предложено.
Я не знал, правильно ли я тогда поступил, но сегодня узнал, что я был прав; к стилю Адмирала я не подхожу, и несомненно, что мое пребывание на вышеуказанных высоких должностях не продолжилось бы и нескольких суток.
Вся польза свелась бы разве к тому, что за это время я успел бы прогнать из Ставки кое-какую дрянь, но ведь и она вернулась бы обратно после моего ухода.
Вечером заседание Совета Министров; министры финансов и иностранных дел доложили о положении Дальнего Востока - политическом и финансовом.
Выяснено, что между дальневосточными атаманами идут оживленные сношения в связи с тяжелым положением Омска и Правительства; атаманы считают, что наша песня спета (в Чите уже несколько раз праздновали взятие красными Омска и бегство правительства; то же было и в красных кругах Харбина и Владивостока), и приготовляются делить остающиеся бесхозяйными ризы. Пока, намечена полная автономия всего Дальнего Востока под главенством Семенова и под негласным протекторатом Японии; сейчас идет захват всех идущих с востока грузов; захват Семеновым первого эшелона золотого запаса, отправленного на Владивосток, обильно снабдил Читу золотой валютой и поднял атаманское настроение.
20 Сентября.
Утром едва встал, чтобы идти на службу, все время сильный озноб и рвущие боли в области печени; боюсь, что занервничался и перетянул себя в работе.
На последок обрадован известием о приобретении в Америке патронного завода и о полном вероятии приобрести станки и машины ружейного завода, изготовлявшего наши трехлинейки; это большой шаг для скорейшего перехода на собственное производство главнейших предметов боевого снабжения. Патронный завод направится в Хабаровск, где на территории арсенала есть здания и все необходимое.
Кроме того нам удалось спасти часть станков Златоустовского и других уральских заводов; сейчас эти заводы устраиваются вдоль сибирской магистрали и обещают к весне наладить некоторые отделы нашего военного снабжения.
Инженерная часть, руководимая энергичным и нешаблонным Кохановым, уже наладила по части заготовки разных видов технического снабжения (до очень хороших телеграфных оборотов включительно); подтянулась и санитарная часть.
Не легко все это далось, но все же есть утешение, что работал и измывался недаром. Обидно, что мои просьбы наладить кустарные производства холста и сукна, обращенные к министрам земледелия и торговли, оказались так и невыполненными; это оставляет нас в зависимости от заграничных заказов.
Ставка совершенно ошалела и проводить разные командировки, причем трудно даже сказать, какая из них наиболее нелепая. На днях ко мне явился присланный Ставкой очень бравый полковник, измысливший для себя командировку в Хиву и Бухару для руководства свержением большевиков и совместных затем действий против их тыла. Приказано ассигновать ему несколько десятков пудов серебряной монеты и выдать разное снабжение. В связи с этой командировкой в Совет Министров внесен проект правительственных грамот на имя Эмира Бухарского и Хана Хивинского, с тем, чтобы эти грамоты были вручены сему бравому полковнику для передачи по назначению.
Я решительно протестовал против обсуждения текста этих грамот, высказав, что такие документы присылаются с особыми послами и вручаются в торжественной аудиенции, а не проносятся зашитыми под подкладку шинели или заделанными в сапоги, как то придется делать нашему полковнику, собирающемуся пробираться в Бухару со стороны Китайского Туркестана и переодетым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128