"Вы видели, какой горячей овации удостоился ваш британский коллега вчера в Думе. Это случилось, вероятно, благодаря тому, что члены Думы слышали, что правительство его величества согласно на передачу России Константинополя". Не могу объяснить, почему он заявил это, когда он знает очень хорошо, что причиной сочувственной нам демонстрации было то обстоятельство, что мы подвергаемся нападкам со стороны германофильской партии.
Когда Палеолог и я собирались уходить, то Штюрмер попросил меня остаться. Сказав мне, что он предполагает возбудить судебное дело против Милюкова за речь, в которой последний обвинял его в измене, он обратил мое внимание на следующие два места в этой речи:
..."Чтоб выяснить все пути и средства германской пропаганды, о которой недавно так откровенно говорил сэр Дж. Бьюкенен, нам необходимо произвести законченное расследование"...
..."Вот почему я не удивился, когда услышал от британского посла серьезное обвинение против известной группы людей, желающих подготовить почву для заключения сепаратного мира".
Он спросил затем, сказал ли это Милюков с моего разрешения, так как иначе ему не было бы надобности называть меня. Я возразил, что я не разговаривал с Милюковым со времени своей речи, но что я не могу быть в претензии за его ссылки на мои слова, сказанные на собрании, на котором он присутствовал. Я должен был ответить в этой речи на нападки, которым подвергается моя страна, и я лишь дословно воспроизвел то, что говорилось о Великобритании как в Петрограде, так и в Москве. Штюрмер заявил, будто он не читал моей речи, и спросил, какие лица являются лидерами антибританской кампании. Когда я ответил, что именно это я и стараюсь установить, он попросил меня поставить его в известность, если я узнаю что-нибудь об этом...
Если произойдут волнения, то, как мне передают, армия откажется сражаться. Если волнения возникнут, то они будут вызваны скорее экономическими, чем политическими причинами, и начнут их не рабочие на фабриках, но толпы, стоящие на морозе в очередях у продовольственных лавок".
Штюрмер пал прежде, чем началась буря, которую он вызвал. В течение короткого пребывания императора у императрицы Марии Федоровны в Киеве последняя говорила с ним столь серьезно относительно политического положения, что по возвращении в ставку в конце ноября его величество решил расстаться со Штюрмером. Императрица Александра Федоровна, по настоянию которой Штюрмер был приглашен, пыталась спасти его, но безуспешно. Ей удалось, однако, предотвратить сколько-нибудь радикальную перемену политики. Ее величеством, к несчастью, владела мысль о том, что ее призвание заключается в спасении России. Она думала, что самодержавие есть единственный режим, который может обеспечить единство империи. Она знала, что император был слаб, и потому она внушала ему твердость. Она неоднократно повторяла ему, что он должен быть самодержцем не только по имени, но и на деле. Желая помочь ему и хоть отчасти облегчить ему бремя двойной роли самодержца и верховного главнокомандующего, она приняла активное участие в управлении страной и, защищая политику "напролом", была искренно убеждена, что действует в интересах России. Она находилась до такой степени под властью мысли о недопустимости какого бы то ни было ослабления самодержавия, что противилась всяким уступкам, советуя в то же время императору считаться при выборе своих министров в большей степени с их политическими убеждениями, нежели с их деловыми способностями.
Слабый всегда уступит сильному, - и император подпал всецело под ее влияние. Небольшая же клика бессовестных эгоистов и авантюристов в свою очередь оказывала влияние на ее величество, пользуясь ею в качестве бессознательного агента для проведения своих личных политических целей и для удовлетворения своего честолюбия. В особенности же она руководилась указаниями Распутина, когда подавала советы императору, а так как она не обладала здоровьем, ибо под влиянием тягостей войны, беспокойства за сына и переутомления от работы в госпиталях она впала в состояние невроза, то она все более и более подчинялась гибельному влиянию Распутина.
Штюрмера на посту председателя совета министров сменил министр путей сообщения, который при всей своей реакционности был, однако, сторонником разумных реформ; в то же время министром иностранных дел был назначен Покровский. Последний, будучи человеком широкого ума, честным и интеллигентным, придерживался умеренных взглядов и был признанным авторитетом в финансовых и экономических вопросах; он выказал себя превосходным министром. Однако, как ни были удачны эти и еще несколько менее важных назначений, все же никакое правительство, членом которого был Протопопов, не могло работать в согласии с Думой. Принадлежа к октябристам, или умеренно-либеральной партии, Протопопов был товарищем председателя Государственной Думы и возглавлял делегацию Думы и Государственного Совета, посетившую Францию и Англию летом 1916 года. На обратном пути он имел беседу в Стокгольме с германским финансистом Варбургом, серьезно его скомпрометировавшую. Его объяснения не удовлетворили Думы, и, увидев, что он лишился всякой поддержки этой палаты, он решил переметнуться на сторону придворной партии. Он подружился с Распутиным и Питиримом, а так как на аудиенции, которую он получил для доклада о посещении делегацией Лондона и Парижа, его вкрадчивые манеры произвели благоприятное впечатление на императора и императрицу, то благодаря влиянию названных лиц он был назначен министром внутренних дел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134