Как только «Фольксваген» тронулся с места, я понял, по какой причине обстоятельный мистер М. вызвался лично сесть за руль на горном участке. Не то чтобы Франц пытался заставить престарелый «Фольксваген» изображать из себя спортивный автомобиль, но манера езды была у него довольно своеобразная — с лихими поворотами руля и дергаными разгонами под завывание мотора.Он пробормотал вслух:— Одного только никак не пойму: почему этого не видел Эд Мортенсон? Если «видел», конечно, подходящее слово.Так что в конце концов я точно выяснил фамилию мистера М. Вовремя, ничего не скажешь. Вики проговорила:— Мне видится лишь одна возможная причина, мистер Кинцман. Он ехал не туда, куда едем мы. II «Вообразите себе чудовищного южноамериканского паука-птицееда, принявшего вдруг человеческий облик и наделенного разумом едва ли в меньшей мере, чем человек, и получите лишь самое приблизительное представление об ужасе, который способен вызвать этот жуткий портрет.» М.Р. Джеймс, «Альбом Кэнона Элбрика»
Домик-На-Обрыве располагался где-то милях в двух за обиталищем мистера Мортенсона и тоже значительно ниже дороги, извивавшейся вдоль крутого («крутого» — это еще слабо сказано!) косогора. Вела к нему узенькая дорожка — только-только проехать на машине — явно одна-единственная. С одной стороны этой дорожки, сразу за цепочкой выкрашенных белой краской валунов на обочине, начинался практически отвесный обрыв глубиной футов в сто. С другой — поросший густым кустарником каменистый склон, который поднимался к основной дороге под углом сорок пять градусов.Где-то через сотню ярдов подъездная дорожка расширялась, превращаясь в короткую и узкую площадочку или террасу, где и стоял Домик-На-Обрыве, который занимал чуть ли не половину всего свободного пространства. Франц, который преодолел начало дорожки с уверенной лихостью местного жителя, резко замедлил ход, как только показался дом, и «Фольксваген» пополз еле-еле, чтобы дать нам возможность в подробностях рассмотреть владения Франца, пока те еще находились под нами.Дом действительно был выстроен на самом краю обрыва, который проваливался вниз даже еще глубже и отвесней, чем в начале подъездной дорожки. Со стороны въезда, не доходя до стены на каких-то два фута, спускался головокружительно крутой земляной склон практически без единого признака какой-либо растительности, такой геометрически ровный и гладкий, словно был частью колоссального коричневого конуса. Где-то на самом его верху цепочка коротких белых столбов, таких далеких, что не были видны подвешенные между ними провода, обозначала дорогу, с которой мы свернули. Мне показалось, что крутизна склона никак не меньше сорока пяти градусов — непривычному глазу горы всегда представляются невероятно крутыми, но Франц сказал, что там от силы тридцать — вроде еще немного, и весь склон поползет вниз. Год назад он полностью выгорел в результате лесного пожара, который едва не добрался и до самого дома, а совсем недавно случилось еще и несколько небольших оползней из-за ремонтных работ наверху, на дороге, которые засыпали последнюю уцелевшую от огня растительность.Дом был длинный, одноэтажный, с выложенными асбестовой плиткой стенами. Почти плоская крыша, крытая серым шифером, имела едва заметный уклон в сторону горы. Дом состоял из двух одинаковых секций — или крыльев, назовем их так — поставленных под небольшим углом друг к другу, чтобы максимально использовать пространство у изогнутого края обрыва. Ближнее крыло дома, с северной стороны, огибал открытый плоский выступ с легкими поручнями (Франц прозвал его «палубой»), который причудливым балкончиком нависал прямо над обрывом, имевшим в этом месте глубину в триста футов.Со стороны въезда располагался мощеный дворик достаточных размеров, чтобы развернуть машину, и летний гараж без дверей, пристроенный к дому с противоположной стороны от обрыва. Когда «Фольксваген» въезжал в этот дворик, под колесами лязгнул толстый металлический лист, перекинутый через канаву, которая огибала его по периметру и служила для отвода воды со склона — а также с крыши — во время нечастых, но сильных ливней, что случаются в Южной Калифорнии зимой.Прежде чем мы вышли, Франц развернулся. Сделал он это в четыре приема — свернул к углу дома, где начиналась «палуба», сдал назад, до упора вывернув руль, пока задние колеса не оказались почти над канавой, вывернул руль в обратную сторону, проехал вперед, чуть не упершись передними колесами в металлический отбойник на краю обрыва, и, наконец, откатился задним ходом к гаражу, практически перегородив задней частью автомобиля дверь, которая, по словам Франца, вела на кухню.Мы втроем вылезли, и Франц позвал нас на середину дворика, чтобы еще разок оглядеть окрестности до того, как войдем внутрь. Я заметил, что между булыжниками кое-где проглядывает настоящий монолитный гранит, присыпанный тонким слоем земли, что говорило о том, что терраса была не земляная, искусственного происхождения, а представляла собой верхушку скалы, торчащей сбоку от склона. Это придало мне чувство уверенности, которое я особенно приветствовал по той причине, что имелись и некоторые другие впечатления — а скорей, неосознанные ощущения — которые заметно меня беспокоили.Это были едва заметные, практически неуловимые ощущения — все до одного, шатко балансирующие на самом пороге осознания. В другой ситуации я вряд ли обратил на них внимание — я не считаю себя слишком уж чувствительной личностью — но что тут говорить, невероятное видение на утесе несколько выбило меня из колеи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16