"Ну и ладно, – думал Гуров, открывая дверь квартиры, где не было ни собаки, ни кошки, где сейчас вообще никого не было, – ну и ладно. Вот сварим пельмешков, бутерброд маслом лососевым намажем, можно даже два бутерброда, заварим хороший крепкий "Липтон" – чай, слава небесам, есть. А там, на сон грядущий, устроим себе маленький праздник: почитаем "Опыты" Монтеня…"
Полковник Гуров не знал, что в это время на другом конце Москвы происходит то, что надолго лишит его спокойного настроения, что превратит его, уже немолодого, уравновешенного и преизрядно битого жизнью и службой сыскаря, в человека, одержимого холодной и горькой яростью, в стрелу, летящую к цели с одной мыслью – поразить, поразить, поразить проклятую цель. А ждать этого оставалось всего ничего – до завтрашнего утра…
* * *
Совсем непохожая на игручего щенка Лорда собака выходила из подъезда элитной девятиэтажки во 2-м Ботаническом переулке. Мощный, явно немолодой и исполненный чувства собственного достоинства ротвейлер в крупном, солидном стальном ошейнике, не натягивая поводок, очень спокойно вышел из подъезда. Да, это был не Лорд! В собаке отчетливо проглядывала порода и ненапускной, уверенный аристократизм. Под стать собаке был и хозяин – высокий, стройный мужчина лет пятидесяти или чуть старше на вид, с уже поредевшими и седоватыми, но тщательно причесанными волосами, в очках. Одет мужчина был в светло-серую рубашку, строгий темный костюм, полуботинки сверкали – сразу почему-то было ясно, что вычищены они специально для вечерней прогулки с собакой. Мужчина краем рта улыбнулся чему-то своему и тихо сказал: "Пошли, сэр Уинстон…" И это были почти последние слова, сказанные им на земле. К счастью для полковника Гурова и еще многих, многих людей – почти…
В девять часов вечера двор был и не полон, и не пуст – трое старушек на скамейке под небольшой рябинкой, стайка тинейджеров с магнитофоном немного правее подъезда, да основательно поддатенький мужичок неопределенного возраста, чуть покачиваясь, наискосок пересекающий двор. А слева от подъезда тихонько пофыркивала на холостом ходу вишневая "девятка" с тонированными стеклами.
Крупная серая кошка, сидевшая на коленях у одной из бабулек, с фырчанием вспрыгнула на рябинку, когда передняя дверь машины резко распахнулась и в тишине осеннего вечернего двора прогрохотали три выстрела. Никто и ничего не успел понять, а дверь "девятки" так же резко захлопнулась, и машина, взревев мотором и визжа покрышками, развернулась как будто прямо на месте и мгновенно скрылась за углом дома, уходя в переулок.
Мужчина, держащий поводок ротвейлера, схватился обеими руками за живот, согнулся и медленно, как в кино, повалился на бок около подъездной двери. Стало очень тихо, даже магнитофон в руках чернявенького подростка словно замолчал. Время остановилось на десяток секунд, чтобы взорваться диким женским визгом и жутким матом мгновенно протрезвевшего мужичка. А потом низко, тоскливо и безнадежно завыла собака…
– Оля! Оля! Да что же это такое?! – Старушки кричали все сразу. – "Скорую", "Скорую", "Ско-ру-ю"!!! Милицию вызывайте! Это ж академик! Академик с четвертого этажа, из пятнадцатой! Милицию! Может, он жив еще, может, не насмерть, спасите человека!
Подростковую компанию как метлой смело от подъезда, мужичок, не испугавшись собаки, как-то очень осторожно и ловко отодвинул застреленного от двери и повернул его лицом кверху. Изо рта мужчины вытекала тоненькая струйка ярко-красной крови, а под его спиной кровь собралась уже в солидную лужу.
– Оля! Надя! Да что же это? "Скорую"! Милицию! А вдруг живой еще! – Одна из бабулек мышью метнулась в приоткрытую подъездную дверь. – "Скорую"! А может, живой еще?!
…Он был "живой еще" и прожил около двух с половиной минут. Как раз столько, чтобы успеть прохрипеть, просипеть, прокашлять в лицо смертельно, известково-бледной высокой женщины в алом домашнем кимоно и тапочках на босу ногу:
– Люба! Люба, больно! Люба, это все! – и потом совсем тихо, захлебываясь: – Наркотик… это наркотик… Петру… скажи… те.
И вот это были действительно его последние слова. А на весь двор жутко и тоскливо выла собака.
Глава 1
Петр Николаевич Орлов, генерал-лейтенант МВД РФ, непосредственный начальник и близкий друг Льва Гурова, вызвал его около десяти часов утра. Голос генерала в трубке внутреннего телефона был вроде бы спокойным, да и много ли поймешь по короткой фразе: "Лева, зайди. И побыстрее…", но Гуров работал под началом Орлова не первый год. Никаких плановых встреч или совещаний на сегодняшний день назначено не было, вся гуровская текучка пребывала во вполне приличном состоянии и пристального внимания руководства попросту не требовала, а в то, что генерал Орлов со вчерашнего дня успел остро по нему соскучиться, Льву не верилось. Значит, что-то случилось, в смысле стряслось; такова уж была специфика работы людей, занимавших кабинеты этого здания, и новости они делили на плохие и очень плохие. Да и то, что позвонил сам Орлов, а не его очаровательная и слегка в Гурова влюбленная секретарша, тоже было признаком вполне определенным и радужных надежд не вызывающим. Иногда Гурову казалось, что за столько лет совместной работы и дружбы у него с Петром Орловым установился почти телепатический контакт – не то чтобы мысли друг друга читать, но вот настроение почувствовать – вполне…
Льву Ивановичу повезло с начальством, он прекрасно осознавал это, да и Орлов считал, что Гуров – счастливчик, потому как с гуровским ершистым и независимым характером самым поганым было бы нарваться на дурака или карьериста в погонах, на которых звезды повесомее, чем у подчиненного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11