Он замер на десятки веков в восхитительном напряжении, опираясь на колени и локти, поддерживая и приподнимая тело этой слившейся с ним женщины, живой и мертвой одновременно. А она, раздавленная тяжестью мужчины, распятая на своем ложе, задыхается, чувствует, как с ожогом, с приятной болью расходятся ткани ее естества - она превратилась в разверстую рану, принимающую кинжал. И уже не знает, стонет она или молчит, сжимается или расслабляется, закрывается или открывается, она чувствует, что наполнена и насыщена мужской плотью, от которой в ровном ритме расходятся волны тепла и холода.
Но ему уже мало этой неподвижности. Он начинает двигаться в ней, она чувствует, как поднимают ее и как поднимается она сама, они то тесно соприкасаются, то едва касаются телами, бегут навстречу друг другу и расходятся, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Он отыскал ее рот и кончиком языка пытается повторить движения своего тела. Он ощущает подъем в глубине своего тела, и его колени на ложе твердеют. Она застонала, она почувствовала, что их удовольствие близко, и эта мысль еще теснее сближает ее с ним, она рывком догоняет его. И разражается гроза. В чреслах каждого из них, в центре их тел, во мраке, открываются тысячи каналов - они похожи на родники - и хлынул через них ревущий поток...
Она застонала, ее детское лицо исказилось страданием, человеческим страданием - дрожь, страх, слезы - все эти признаки сладострастия. Он превратился в паралитика, потерявшего власть над половиной своего тела, которая взята в плен, охвачена легкой болью, и вскоре она становится невыносимой - мышцы его живут независимо от тела, которое стало раной, в которой кипит его семя. Горячее, оно жжет изнутри, и он проникает все глубже в ее плоть - словно рвет ее яростными ударами. Они покрылись потом, словно борцы, два тела бьются в головокружительном темпе, и близится конец. Она вскрикивает, - ее стон ничем не остановить, - сжимается в комок, не знает, что происходит с ней. Сжимается и он, роняет голову ей на плечо, сжимает губы, закусывает их, задыхается, и на вершине напряжения и полета спрятанная в нем боль из самого центра его тела, из его чресел и ног, собирается в одну точку, и он изгоняет ее из себя, как в агонии, он освобождается от семени, она по-прежнему стонет, им обоим жарко, их тела невольно вздрагивают два-три раза, словно они обратились в умирающих насекомых, затем их уставшие конечности расслабляются, он падает на нее всей тяжестью и тонет, разбитый и опустошенный, как соломенный паяц.
И вновь их обволакивает тишина.

1 2 3