Деловито оформляла и дописывала бумажки, связанные с защитой, но если по-честному, то разве в них было дело? Дело было, конечно, в Д.И.
Мы оба в ту ночь волновались и как будто спешили, оба были смущены нашей поспешностью, неловкой близостью, оба смущение это друг от друга старательно прятали. А утром все уже случилось по-настоящему. Он пришел ко мне отдохнувшим и свежим, после прохладного душа, обнял радостно и уверенно, и эта его радостная уверенность передалась мне. Утренний свет стеснял меня, но я закрыла глаза и погрузилась в блаженство осторожных, нежных прикосновений, медленного, неуклонного возрастания той прекрасной природной силы, которая спит в каждом из нас, ожидая, чтобы ее разбудили. Мы выпустили эту силу на волю, и взрыв ее не опустошил ни меня, ни Митю. Не разжимая объятий, лаская и покачивая друг друга, мы дожидались ее прихода снова и снова, и наслаждение было столь мучительно острым, что я с трудом удержалась от слез. Это было бы глупо, сентиментально, ужасно несовременно, я просто сгорела бы от стыда. Но я удержалась от слез и от слов, которые рвались из меня, деловито встала, приготовила завтрак, поймав удивленный, даже несколько встревоженный взгляд Мити, короче - вела себя непринужденно-спокойно, будто подобное приключение мне не внове. Митя подумал, поудивлялся, стал вести себя соответственно, и мне тут же стало так больно, что даже теперь, вспоминая тот день, я снова чувствую эту боль.
- Люсенька, вот увидишь, нам будет хорошо вместе, - сказал он, прощаясь, банальную фразу.
Когда это - будет? Ведь я уезжаю, он разве не знает?
Но у любовной игры свои правила: положено что-то такое сказать, обещающее... Он и телефон дал домашний, заботливо сообщил, когда, в какое время суток лучше звонить, поцеловал на прощание - короче, исполнил все, что принято, - и ушел.
Вот когда я дала волю слезам! Бросилась на постель и ревела, ревела... Интересно, а чего бы я хотела, что ждала от него? Не знаю. Но чувство унижения, стыд пришли на смену блаженству. Это наше, российское: хлебом не корми, дай пострадать - там, где все другие радуются, - и я повторяла ожесточенно: "Шлюха ты, шлюха...", - хотя шлюхой-то никогда не была.
Так и просидела три дня, что-то вяло пописывая, исправляя. Еще и за окном сыпалось что-то мерзкое, еще и небо намалевано было одной краской серой, и дул, выл, как тысячи ведьм, ветер. И на душе была такая же серость и пустота.
Надо ехать домой, твердо решила я. Нечего здесь отираться! Но тут как раз он и приехал. Постучал, распахнул, не дожидаясь ответа, дверь, шагнул ко мне сердитый и мокрый - дождь лил с утра, - сгреб в охапку, бесцеремонно и грубо.
- Ты почему не звонила? Заставила все-таки пилить в Мытищи. Так и знал, что не позвонишь, ехал и думал: "Ну, если она в Москве... Убью!" Что смеешься? У вас же нет телефона!
- Я не смеюсь, - счастливо улыбалась я.
- Промок как собака и зонт забыл... А если б тебя не было? Ну, здравствуй.
- Подожди, поставлю чай, согреешься.
- Никаких чаев! Иди ко мне, я соскучился.
Он погладил меня по щеке, да так крепко, что при желании это можно было принять за пощечину, но такого желания у меня не было. Его язык толкнулся в мои зубы, прильнул к моему языку, грудь моя набухла под его требовательной рукой, и такой жар охватил меня... Не отрываясь от Мити, я протянула руку, чтобы повернуть ключ в замке, а он все ласкал мою грудь. Потом резко меня оттолкнул, задернул шторы и стянул покрывало с кровати.
- Ох, как ты меня измучила, дорогая моя!
Сколько длилось все это? Бесконечно долго, потому что когда мы встали, было уже темно. Сидя за столом, мы разглядывали друг друга радостно и изумленно. Только теперь я перестала его стесняться.
- А почему ты приехал? - не удержалась я от кокетства.
- Боялся тебя упустить: отчалишь в свою Самару - и поминай как звали.
- А я как раз собиралась.
- Так бы и уехала?
- Не знаю... Немножко бы еще подождала.
- Чтобы убедиться, что ты для меня не приключение?
- Ну да.
- Дурочка, - устало вздохнул он. - У меня же нет твоего телефона, вот я и ждал. Потом догадался: не позвонит... Страшно боялся что-нибудь перепутать: дом, улицу. Хорошо, что в карточке был адрес - не всегда бюрократия бесполезна. Марья Филипповна на меня прищурилась: "А зачем вам?"
- Какая Марья Филипповна?
- Регистратор мой. Строгая дама, держит меня во как!
Он сжал кулак, я наклонилась и неожиданно для себя этот кулак поцеловала. Митя растерялся, покраснел даже.
- Ты что?
- Я знаю, что это глупо, - пробормотала я, - но мне все хочется сказать тебе, что люблю, правда! Только ведь так не принято.
- Что - не принято?
- Говорить... На вторую встречу.
Он молча обнял меня. Что он мог еще сделать? Я ткнулась ему в плечо, чтобы он не заметил моих слез и не счел меня психопаткой. Неужели ко мне так странно, так нелепо пришла любовь? Да, она, именно ее я почувствовала, когда постучали в дверь, и у меня в ответ бешено заколотилось сердце, а потом я увидела его, насквозь промокшего и сердитого. Так вот почему я, оказывается, не звонила, торчала безвылазно в общежитии, прислушиваясь к каждому шороху, к шагам на лестнице. Но так разве бывает: чтоб сразу, да еще в мои-то годы? Может, я просто устала от одиночества, всей этой тягомотины с диссертацией, многолетней Сашиной отстраненности, тревоги и напряженности теперешней жизни? Или самолюбие мое оказалось уязвлено? Не без этого... Да нет же, нет, нечего себя обманывать! Конечно, любовь! Разве ее с чем другим спутаешь? Что же мне теперь делать?
Июнь
Не могу без него, устала. Приехала, а у нас, в Самаре, черт-те что, и Алена моя в первых рядах, в гуще событий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28