Обком запретил митинги, а они в ответ проводят какие-то шествия. Запрещают шествия и демонстрации, а они повесили на шею плакаты и "просто так" прогуливаются с российским флагом, который для обкома - как для быка красная тряпка. Ну, доигрались в конце концов: напали на них омоновцы, окружили мою Алену, а с ней еще троих таких же девчонок, отобрали флаг, отрезали по-военному от основной группы, посадили в машину и гордо доставили в отделение. Все - как у больших! Флаг, значит, в угол - вещественное доказательство, девчонок - к столу, на допрос. Продержали до самой ночи, родным позвонить не дозволили - мы тут с ума сходили! - допрашивали по всей строгости, и не только милиция, обкомовские деятели зачем-то прибыли.
- Вот как! Трехцветный флаг! - ярился некто в форме. - А почему тогда не фашистский?
- Мы будем разговаривать только в присутствии адвоката, - гордо заявила Алена, поднаторевшая в борьбе с властями, но протокол все-таки подписала.
Их отпустили, злорадно пообещав, что еще вызовут и будет суд за "несанкционированную демонстрацию".
- Что же вы, в самом деле, не получили разрешения? - расстроилась я.
- Какое? На что? - взорвалась Аленка. - Это не митинг!
- А на шествие разве не надо? - Я не очень-то разбиралась во всех этих штуках.
- Не обязательно... И запомни, - бушевала дочка, - никаких разрешений нам никогда не дают, они дают их только себе, поняла? То посевная "временно приостановить", хотя при чем тут посевная, скажи? Мы что, блокируем дороги или колхозное поле? То у них пленум, и вся милиция эту шваль охраняет. Ни единого раза нам ничего не позволили - ни митинг, ни демонстрацию! Вот мы и решили просто собрать подписи.
- Надумали перехитрить? - дождавшись, когда Алена сделала паузу, чтобы глотнуть воздуха, вставила я далеко не безобидную фразу.
Девочка моя вдруг рассмеялась, личико стало таким невозможно детским!
- Ну да!
Я с грустью смотрела на ее раскрасневшиеся щеки, пушистые, как у меня, волосы, огромные глаза - не глаза, а очи, пылающие благородным негодованием, и думала, как безрассудно тратит она свои лучшие годы. Только ведь никогда никому ничего не докажешь, каждый сам проходит по суровой дороге жизни...
А эти - здоровые мужики, идиоты! Нет чтоб ловить преступников гоняются за такими, как моя Аленка! Ну, покуражились в милиции, так, может, хватит? Нет чтоб забыть! Через неделю нагрянули к "задержанным" на работу (к Алене моей в институт), повезли на допрос. Какие еще допросы? Сбрендили, что ли? Ну уж после такой доставки по всему городу шум-гам-тарарам... В городской газете, органе горкома, на первой полосе заметка: "Рыночная демократия". Какой-то кретин вещает: "Напомним, что за участие в несанкционированном митинге полагается пятнадцать суток или крупный денежный штраф". Какие сутки, какой штраф? Нет, в самом деле, кретины! В городе грабежи, разбойные нападения, даже убийства, а милиция гоняется за девчонками с трехцветными флагами, девчонки же качают права, вызывая малограмотных спецназовцев на теоретические дискуссии: что есть митинг, а что - сбор подписей. Все повторяется, все уже было, но, может, это и есть диалектика? Только не хочу я, чтобы вместо лекций Алена сидела в кабинете дурака-полковника, не желаю, чтобы ее выгнали из института! Какой-то депутат - тоже мальчишка - отыскал хорошего адвоката, грозится, если что, объявить голодовку - это еще зачем? - опубликовал статью в молодежке: "Полковник Попов действует". Ехидная, надо сказать, публикация. Ей в ответ - еще заметуля в официозе, тоже ехидная. Пикируются уже друг с другом, мало заботясь о тех, за кого сражаются. Смешные девчонки скандальные героини дня.
- Может, пойти в милицию? - робко предлагаю я, не очень-то представляя, что скажу нашим бравым защитникам. "Хватит валять дурака"? Поздно: дело-то закрутилось.
- Попробуй только! - взвивается Алена. - Мы и так выиграем процесс!
Процесс... С трудом удерживаюсь от истерического смеха, а дочка важно цитирует какие-то постановления, ссылается даже на Конституцию. Но я сроду не читала закона, по которому вроде живу, но вот именно, вроде... На Руси от века столкновение силы и права заканчивалось полной победой силы, а уж после семнадцатого... Конечно, девочек не посадят и денег скорее всего не возьмут, но шума-то, шума! И могут, еще как могут выгнать из института, если горком намекнет. Уж я-то знаю, как это делается! Пропуски лекций, коварные вопросы на экзаменах, было б желание, повод найдется! А желание, наверное, есть: ректор-то - член горкома.
А Саша сидит себе во Вьетнаме и знать ничего не знает: об Аленкиной политической деятельности мы помалкиваем, потому что дружно не верим в тайну переписки, да и нет той близости, при которой хочется все рассказать. Был бы здесь, может, воздействовал бы на дочь? Но мне не хочется, чтобы Саша был здесь, рядом, даже подумать об его возвращении страшно... Но с Аленкой-то что делать? И мальчика никакого нет у нее, а ведь ей уже за двадцать!
- Да брось ты, мама, - успокаивает меня сын, слушая вполуха мои тревоги.
Ему сейчас не до нас: влюблен в своего Алешку, с работы - домой, к малышу и Сонечке, прямо переродился. Говорят, с мужчинами такое бывает, хотя Сашу, например, рождение сына ни капли не изменило, он его и не тискал и в попку не целовал, как Славка своего первенца.
Алеша гулит уже, тянет в рот большой палец крохотной ножки, улыбается, глазки синие и на голове пушок. Я к ним без конца бегаю: помочь, постирать, дать Соне передохнуть, а главное - потетешкать внука. Нежность такая, что плакать хочется. И скучаю о нем, скучаю! Потому и бегаю. Интересно, кажется мне или нет, что он меня узнает и мне - именно мне улыбается?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28