– Ничего смешного! – неожиданно уверенным тоном проговорил Женька. – Зачем тебе нужно было всем рассказывать, что я – ошибка природы, что мне нужно было родиться девочкой; кричать на всех углах о том, что я рассказал тебе по секрету, как меня чуть было не изнасиловала в юности сорокадевятилетняя вдова на подмосковной даче? Что у меня никогда не было женщин, а влюбляюсь я лишь в мужчин, да и то на расстоянии? И эта твоя книга выходит именно тогда, когда я влюбился, когда мы с Икки подали заявление в загс!
Я молчала. Я чувствовала свою вину и не знала, как теперь исправить эту чудовищную ошибку.
– Ой! Овечкин! Да кому ты нужен! – снова вступилась за меня Пулька. – Вы только посмотрите на него! Тоже мне звезда нашлась! Ты что, публичный человек?
– Да! Я довольно известный переводчик в своих кругах! – заносчиво прогремел он.
– Вот и сиди, переводи свои инструкции по эксплуатации унитазов и электродрелей! Известный он!
– А ты консервируй свои кистомы! На большее ты не способна!
– Овечкин, сейчас договоришься, что я тебе тоже кое-что законсервирую!
– Перестаньте, перестаньте ругаться! – воскликнула Икки.
– Да отойди ты от меня! От тебя перегаром разит! – Я оттолкнула Анжелку и наконец отошла от балконной двери.
На мои слова о том, что от Анжелки разит перегаром, в эту минуту никто не обратил внимания – всем было не до того.
– А я бы, Икки, на твоем месте помалкивал! – крикнул Овечкин. – После того, что я о тебе прочитал, я вообще отказываюсь на тебе жениться! Ты самая настоящая шлюха!
– Что-о??? – возмутилась Икки.
– Что слышала! Шлюха! Вот кто ты! С кем ты только не переспала! А я тебе достался девственником! Я вообще в этой жизни еще ничего не познал! Теперь мне надо наверстывать упущенное! Свадьбы не будет! – категорически заявил он, и в эту же секунду к нему подскочила бывшая невеста и с наслаждением влепила размашистую пощечину, после чего все вдруг замолчали – все, кроме Пульки – ее это Иккино действие то ли привело в восторг, то ли у нее истерика началась. Непонятно, но она неожиданно заржала, как ослица:
– Ио-гооо! Игого! Иооо!
Я, чтобы хоть как-то привести подругу в чувство, сильно дернула ее за руку. Она взглянула на меня влажными от слез глазами и снова залилась:
– Игого! Иоогого!
Овечкин же в это время забился в угол, закрыл лицо руками и тихо проговорил:
– О, Икки, как вы будете стыдиться своего поступка!
После этих его слов Пулька моментально пришла в себя, перестала ржать и с жалостью посмотрела на Женьку.
– Овечкин! Прекрати цитировать Достоевского! – воскликнула Икки. – Нет, ну вы посмотрите на него – он теперь у нас униженный и оскорбленный князь Мышкин!
Чтобы хоть как-то исправить ситуацию, я пролезла между Икки и Женькой и затараторила:
– Постой, постой, Женька! Ты ведь много лет дружил с нами, с Икки. Ты прекрасно знал и до моей книги, какой она человек, с кем общается, с кем спит, в конце концов! Но несмотря ни на что ты ведь ее полюбил!
– Молодец, Мань, молодец! Очень хорошо сказала, – поддержала меня Пулька и в знак одобрения потрясла за руку.
– Знал! – Женька задумался. – Но когда прочитал это… Понимаете, когда ее действия были отображены, собраны в одной книге, я все это вдруг воспринял совсем по-другому. Короче, когда это написано на бумаге, возникает такое впечатление… Будто это на камне высечено, а камень тот на Красной площади на всеобщее обозрение выставлен, а рядом с ним мы все… голые. Прощайте! Мне больше нечего сказать! – воскликнул Овечкин, хлопнул дверью и ушел.
Мы недоуменно смотрели друг на друга, не зная, что сказать по поводу этой Женькиной выходки, – для нас всех его уход был полнейшей неожиданностью.
– Маша, что же ты натворила! – в ужасе прошептала Икки и заревела.
Мы втроем теперь уставились на нее.
– Я вам всегда говорила, что даже самый совершенный мужчина недостоин последней подзаборной женщины-пропойцы! – заявила Пулька.
– А от Анжелки перегаром несет! – ни с того ни с сего выдала я, наверное, действительно крепко вжилась в роль кляузницы.
– Да? Ну-ка, ну-ка, – и Пулька, подскочив к Огурцовой, принялась ее обнюхивать. – Правда! Анжел, ты что, с Михаилом для укрепления семейных уз поддавать начала?
– Отстаньте от меня!
– И отечная ты какая! – прицепилась к ней Пулька. – Точно пила! Это я вам, девчонки, как врач говорю!
– Подумаешь, выпила вчера бутылку пива, – нехотя призналась Анжелка и закурила.
– Да ты и куришь?! – я была поражена до глубины души. Наша правильная, верующая Анжела снова начала курить!
– А как же Стеха? – сквозь слезы спросила Икки.
– А что Стеха? Молока у меня все равно нет.
– С бутылки пива не будет так разить перегаром, – не унималась Пулька.
– Две бутылки я вчера выпила! Честное слово!
Пульхерия недоверчиво и пристально смотрела на нее.
– Ну, две по два литра, а сегодня ноль пять с утра. Успокоилась?
– Ты меня удивляешь! Вы с Михаилом вместе, что ли, теперь пьете? Вы помирились?
– Одна я пила! Ночью, когда дети спали.
– Пить в одиночку – это прямой путь к алкоголизму! – высказалась Икки – она уже не плакала.
– Вам хорошо рассуждать. Мне можно в одиночку, потому что я сама – мать-одиночка! У меня не квартира, а Содом и Гоморра! Дети орут, будто их режут. Да от такой жизни не только спиться, а повеситься можно! И еще… Ну да ладно… – Она хотела что-то сказать, но передумала. Перед нами была прежняя Анжелка, которую мы знали до того момента, когда она еще не ходила в православную церковь, а потом не перешла в секту адвентистов Седьмого дня, не вышла замуж за рослого чернобрового детину Михаила и не родила Кузю. Она снова курила, ругалась матом и, более того, начала пить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14