Насмерть... Нет, он жил до вечера... И... он мне - ничего, ни словечка упрека.. Ни слова... После его смерти я перебралась к тетке в Тульчин. И там уже родилась моя девочка... В годик она умерла от дизентерии... Поэтому я на вас все смотрю и не могу насмотреться. Простите...
Роза Ефимовна не плакала. Ни жилки не дрогнуло в ее лице. Эта старуха оказалась крепче всех остальных, и Зяма гордилась ею. Она протянула руку и положила ее на сжатый веснушчатый кулачок на столе.
- Еще кусок пирога?
- Да, - сказала Роза Ефимовна.
И пока Зяма сама забирала тарелочки с пирогом у хозяйки кафе, старуха продолжала неотрывно смотреть бесслезными глазами на быстро густеющее небо за окном.
- Попробуйте вот это, - сказала Зяма, - вы оцените. Это настоящий штрудель, хозяйка печет его сама...
Минуты две они молча ели штрудель.
- Почему вы не искали его? - спросила Зяма.
- А почему он меня не искал? - со страстной обидой, пережившей десятилетия, спросила Роза Ефимовна. - Я была уверена, что его повесили петлюровцы, мне Фимка Безродный так сказал, с которым его вместе и поймали. Фимке удалось бежать, так он рассказывал, а Зяму повесили. Я не допытывалась, слишком болело все тогда - какая-то смутная история на каком-то полустанке, что-то связанное с ограблением поезда... И только много лет спустя на Урале, в эвакуации, я случайно встретила и разговорилась с одной женщиной, уже немолодой. Она жила на том полустанке...
- Стрелочница, - сказала Зяма. - Она его и спасла. - Про то, что дед прожил несколько месяцев у стрелочницы в сарае, Зяма говорить не стала...
- Расскажите немного про его жизнь, - попросила Роза Ефимовна. - Хотя нет, не надо! Я боюсь этого. Расскажите только - кто его жена? Ваша бабушка жива?
Зяма улыбнулась. Да, эта старая женщина до сих пор любила ее деда, которого вот уже двадцать лет на свете не было.
- Роза Ефимовна, - проговорила она мягко, - вам не к кому ревновать. Моя бабушка, которую я в глаза не видела, умерла от родов.
- Боже мой!
- Да, - сказала Зяма. - Божий промысел велик. Вы потеряли своего ребенка. Значит, ее ребенок - во имя справедливости - должен был потерять мать...
- Вы говорите жестокие слова! - тихо проговорила старуха.
- Вообще, о ней в родне никто особенно не распространялся. Похоже, это была просто девушка, местечковая девчушка, которой он сделал ребенка и на которой в конце концов женился. Звали ее Хана... Вот и все... Этому ребенку, моему отцу, а потом мне он посвятил всю любовь своего сердца... Он не женился. Были, конечно, какие-то женщины, он нанимал мальчику нянек и несколько лет даже держал в доме тихую русскую женщину по имени Наталья, которая ради него не вышла замуж никогда, но... видно, не суждено ей было им завладеть. Если вам интересно: половину жизни он прожил в жаркой провинции под названием Ашхабад. Бежал туда из Киева, чуть ли не ночью, с чужими документами и годовалым сыном. Это было, если не ошибаюсь, во времена, когда сажали "за перегибы на местах", кажется, так это называлось? А дед тогда был довольно крупным деятелем: после Гражданской войны он закончил школу Красных командиров.
- Что он там делал - на краю земли?
- Он был миллионером.
Старуха вытаращилась. Да-да, Роза Ефимовна. И сумасшедший размах его подпольных цехов, и его тюрьма, из которой его выкупили друзья, давно, еще до ее, Зямы, рождения, и затем его тихое бухгалтерство в "Ашхабадстрое"... И вдруг идиш вслух на старости лет, и эта туркменская тюбетейка на голове по субботам... Нет, если все это рассказывать, то мы и до конца недели не управимся, а нам уже надо закругляться...
- Ашхабад - хороший город, - сказала Зяма. - Кстати, я там родилась. И только когда мне исполнилось пятнадцать лет, отец получил назначение в Москву и перетащил всю семью. Отец какое-то время работал на Байконуре... вы понимаете: "допуск-шмопуск", черт бы побрал все их ракеты, вместе взятые, поэтому дед так и умер, не попав в свой "Ершолойм"...
Роза Ефимовна тихо и горько качала головой, думала...
- А у меня, знаете, была красивая жизнь! - вдруг проговорила она, встрепенувшись. - Я встретила прекрасного человека, родила сына и дочь, у меня четверо внуков, и уже правнуку пять лет, да... У меня красивая старость. И я, слава Богу, на ногах.
- Дед называл вас Рейзеле? - спросила вдруг Зяма, накрыв ладонью ее кулачок на столе.
Роза Ефимовна подняла к ней застывшее лицо:
- Да! Да!
- Когда я родилась, - сказала Зяма, не убирая ладони с ее стиснутого кулачка, - дед просил, чтобы меня назвали Рейзл, ну, Роза, конечно, в русском варианте...
И вот тут старуха не выдержала. Она схватила салфетку, затряслась, прижала ее к лицу.
- ...но мамец всегда могла переупрямить любого ишака, - закончила Зяма, с любовью глядя на тщедушную и очень старую женщину.
Слава Богу: Зяма была платежеспособна. Она считала себя обязанной выплатить все долги по дедовым векселям. И радовалась, когда заставала в живых кредиторов...
...Уже подъезжая на автобусе к тремпиаде и страшно нервничая и боясь опоздать, она увидела красный "рено" Хаима Горка. Он как раз подкатил к бордюру тротуара. Зяма выскочила из автобуса и бросилась к нему, хотя, конечно, Хаим бы подождал. Он видел в зеркальце, как она бежала. И когда, тяжело дыша, она плюхнулась рядом, он не стал говорить светских пустяков, вроде - не стоило торопиться, или - что ж ты бежала, как на пожар... Он сказал без улыбки:
- Мне нравится твоя точность.
И они тронулись. И замелькали по бокам виллы арабской деревни Шоафат, и напряглась в непроизвольном ожидании пули ее слишком статная, слишком заметная шея...
глава 11
К армии у нее не было никаких претензий. Ее принимали, на проходной базы связывали с командиром, дежурный говорил в телефон:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104