..
Луза хотела любви и от злости и неудовлетворенности - как любая баба вела себя скверно. Лузу надо было бы кастрировать. Или стерилизовать. В общем, произвести над ней какое-то надругательство. Но Витя обожал эту сумрачную, облачной красоты кошку и жалел ее, тем самым обрекая на периодические страдания. Да, на страдания. Вот - квинтэссенция любой любви, подумал он, слушая урчание своей кошки...
- Лу-за! - позвал он писклявым голоском дебила, каким обычно разговаривал с нею. - Лу-зоц-ка! Кусать хоцес?
- Витя, встань уже, сколько можно валяться! - сказала тетка.
Она стояла возле кровати - крошечный Бетховен, - терпеливо дожидаясь его пробуждения. Ах, это она впустила Лузу! Это она его разбудила. Ей, понимаете ли, скучно...
- Что у меня за жизнь! - сказала тетка. - Я не имею с кем слова сказать.
- Слушай, - закипая, начал Витя, - у тебя две русские программы! Я плачу за эти чертовы кабели прорву денег, чтобы ты смотрела их круглосуточно и не выгрызала мне мозг!
- Так что мне за удовольствие слушать других! - возразила она смиренно. - Я люблю, чтоб слушали меня...
Кстати, надо бы оплатить счет из телекомпании. Он уже получил тот последний предупредительный залп с картинкой, где изображено, как судебные исполнители выносят из квартиры телевизор...
- Встань уже! - повторила тетка. - Закапай глаза. И свари, наконец, человеческий бульон.
- Зачем тебе на ночь бульон! - возмутился он.
- А что, завтра мне кушать уже не надо? - резонно спросила Юля. И она права. Кормилица, благодетельница, - живи вечно, старая калоша...
Он встал, покормил Лузу, закапал тетке глазные капли, разделал курицу и, пока она варилась, вяло смотрел по российской программе свару депутатов на каком-то заседании Думы.
Это была другая жизнь, давно уже для него чужая. Но тетке было интересно все, она принимала к сердцу эти свары, эти лица, знала ведущих всех программ и разговаривала с ними, бранила и учила, как толковее беседовать с приглашенными в студию очкастыми демократами и бородатыми русскими патриотами, похожими на бней-бракских раввинов.
В израильской политике она разбиралась так же хорошо, как и в российской, потому что регулярно прочитывала ведущую газету "Регион". Кстати, она была третьим и последним читателем культурологических статей Левы Бронштейна, преданно дочитывая их до самого крайнего с конца предложения. Так пятилетний ребенок, научившийся вчера складывать буквы, истово и громко прочитывает все вывески, не вдаваясь в их смысл.
"Абстрагированный текст протоуайльдовских эссе,
приправленных цитатными специями галлюциногенных оксфордских
эрудитов, но не нуждающихся в диэтиламиде лизертиновой кислоты
(LSD), дабы убедиться во всеобщем эквиваленте мистицизма с его
пламенеющим духовидением, - громко читала Юля, - оглохнув от
похмельных эффектов своих нарративных зверей-резонеров,
превозмогая дольмены литературной психоделики и роняя
картезианскую слюну на тримальхионовой обжираловке компедиума
лукавых, выходит, пошатываясь, держась за дверной наркотический
косяк".
Дочитав и перевернув страницу, Юля убеждалась, что автор сказал все, что хотел, снимала очки и говорила удовлетворенно:
- Серьезный молодой человек. Витя, я тебе говорю - он умный, как наш дядя Муня. Ты помнишь дядю Муню? Того тоже, бывало, не остановишь, особенно перед припадком эпилепсии, не дай Бог никому, и не про нас будь сказано!
По сути дела, это восьмидесятипятилетнее существо не умолкало ни на минуту и было переполнено жизнью еще лет на семьдесят.
Наконец Витя опять влез под одеяло, накрылся с головой, ушел, закуклился, затих...
За дверью еле слышно (он велел убрать звук) лопотал и напевал, перебивая сам себя, телевизор - Юля переключала каналы...
Вдруг потекло "Лебединое озеро"... играно-переиграно, знамо наизусть.
Кронос постучал по пульту палочкой и сказал:
- Еще разок, попрошу!
Они заиграли этот вихреобразный пассаж первых скрипок из третьего акта "Лебединого озера". Витя сыграл все филигранно, явственно ощущая подушечки пальцев, резво перетаптывающиеся по струнам. Хорошо, что он проставил собственную аппликатуру, более удобную для его маленькой руки.
В первом ряду в пустом темном зале сидел главный дирижер и смотрел на всех в бинокль, переводя окуляры с одного оркестранта на другого. Поэтому несчастный Хитлер был так бледен - он до судорог боялся любого начальства. При его обстоятельствах он всего боялся...
Витя подумал про дирижера - экзаменует, блядь! Ну, все, теперь они меня попрут...
глава 15
- Итак, после рекламной паузы мы продолжаем вещать из шестой иерусалимской студии.
Сема Бампер бодро и привычно врубился в эфир.
- Напоминаю: в эфире - передача "Скажем прямо!", у нас в гостях известный экономист, профессор Иерусалимского университета и постоянный обозреватель газеты "Регион" Ишайя Ганобер, который любезно согласился ответить на вопросы, жгуче интересующие наших радиослушателей. Господин Ганобер, вы готовы продолжить?
Мягкий, суетливый голос:
- Да, да, пожалуйста. У нас не так много времени, я хочу ответить всем!
- Тогда я включаю открытый эфир. Пожалуйста, кто следующий на связи?
- Але! Я Миша из Кфар-Сабы, я хотел...
- Пожалуйста, Миша, кратко и точно формулируйте ваш вопрос.
- Я хотел узнать - сколько я буду платить за квартиру через пять лет?
Сема Бампер и господин Ишайя Ганобер дружно замялись, замычали, затоптались в эфире...
- Э...Э... видите ли, это некорректная постановка вопроса. Вам никто не сможет точно сказать... Все зависит от индекса цен.
- А приблизительно?
- И приблизительно никто не скажет, - профессор Ганобер стал раздражаться, - существует такое понятие, как индекс цен, который, в свою очередь, зависит от многих и многих экономических показа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104