Следовательно, в инциденте со съеденным пресловутым яблоком Танька, в отличие от прочих баб, замешана не была. Ну, не была. И стыда наготы не ведала.
Хотя, повторяем, во всех иных аспектах различения добра и зла ориентировалась безукоризненно. Никогда не лгала. На чужую копейку не посягала. Чистейшая душа - никому не завидовала. Более того, не прелюбодействовала! - что в свете вышесказанного может показаться невероятным. Но факт остается фактом - Танька Голая была далека от малейшего, даже невинного флирта.
Она одна воспитывала пятилетнего сына. Говорят, муж оставил Таньку Голую, застав ее голой со своим приятелем через неделю после свадьбы. Правдивая Танька объясняла это происшествие тем, что день был очень жаркий и она пошла открыть дверь прямо из-под душа, забыв накинуть халат. (Про мужнина приятеля, попавшего в этакий переплет, мы в данном случае не упоминаем.)
Да что там говорить про какого-то приятеля, если даже такой видавший виды крепкий орешек, как Сашка Рабинович (ближайшей справа сосед Таньки Голой), художник все-таки театра, знакомый с истерическим миром кулис, повидавший на своем веку и кое-какой обнаженной натуры, нет-нет да и подхватывал на лету спадающую с головы его кипу. Потому как, что ни говорите, а обнаженная натура, стоящая на подиуме в студии, среди мольбертов, - это одно, а свисающая с балкона второго этажа ленивая белая грудь со сморщенной пьяной вишенкой соска (очертаниями повторяющая округлость холмов Иудейской пустыни) - это, господа, совсем другое...
Так что Сашке Рабиновичу на правах соседа доставалось больше, чем другим.
Балкон Таньки Голой слегка нависал справа над знаменитой террасой Рабиновича. В осенний теплый (или весенний ясный), а порой и летний нежаркий день Танька Голая принимала на нем воздушные ванны. Вообще она любила, чтобы тело дышало. Поэтому по утрам Сашка выходил на террасу с некоторой опаской. Никогда нельзя было предугадать - какая именно и в каком виде часть Танькиного дышащего тела выглянет с балкона.
По этой же причине Сашка не мог на террасе молиться - а ведь именно отсюда молитва могла бы восходить в небо кратчайшим путем, чуть ли не по факсу.
И вот, опять-таки, не суйте вы нам своего Фрейда или - что еще скучнее - не упоминайте царя Давида, узревшего на крыше купающуюся Вирсавию... Все это не имеет к Сашке, который пятнадцатый год неослабно любил свою тихую жену Роксану, ни малейшего касательства.
(И давайте, хоть и запоздало, выясним отношения: в этом романе мужья самым банальным образом любят своих жен и не собираются им изменять. Не советую также надеяться на крутые эротические сцены, роковые треугольники, убийства из ревности и прочую дешевую бижутерию. Скажем наконец правду: еврейским мужьям есть чем заняться помимо этого.)
Так что курить по утрам Рабинович на террасу выходил, а молиться - не молился.
Сегодня Сашка решил с утра пораньше замесить немного цемента и заделать кое-где отпавшую плитку. Пятисотый раз проклиная себе под нос ушедшего в Иорданию Мухаммада, не выпуская изо рта зажатую в зубах сигарету, он сосредоточенно работал.
- Сашка, Саш... - послышалось сверху.
- Ну? - не поднимая головы и не выпуская изо рта сигареты, отозвался Рабинович.
- А че, мы Русскую партию создаем?
- Кто - мы? - буркнул он, опять-таки головы не поднимая, чтобы не натолкнуться взглядом на очередную неожиданность.
- Ну, Ангел-Рая... То есть она, как обычно, не сама возглавит, а кого-нибудь видного поставит... Наверное, председателя "Кворума".
- Впервые слышу, - проговорил Рабинович, наклоняясь за следующей плиткой.
- А это ты видел?!
Сашка поднял голову и чуть не выронил мастерок. Хотя это он уже видел, и не раз: длинные, крепкие ноги Таньки Голой, задранные на перила балкона, парили в бледном утреннем небе, словно два догоняющих стаю лебедя. Остальное было небрежно прикрыто (от солнца, разумеется, а не от посторонних взглядов) то и дело сползающим махровым халатом. Заставив себя не отводить взгляда, Сашка заметил, что Танька размахивает какой-то бумажкой, зажатой в голой руке.
- А что это? - спросил он.
- Листовка какая-то... Написано:
"До каких пор мы будем самой дискриминируемой общиной..."
- Так это "Группенкайф!" - сказал он, принимаясь за работу. - Как только видишь в начале "до каких пор" или "сколько можно терпеть" - бросай, не читая...
- Не-а! - крикнула сверху Танька Голая. - Группенкайфщики свою альтернативную партию создают. Я знаю. Я и сама "Группенкайф" принимаю.
- Похудеть хочешь? - с тайным сожалением поинтересовался Рабинович.
- Не-а. Просто для здоровья и счастья.
- А.
- Я вот и сейчас приняла порцию и медитирую. Такой кайф! Жаль только, не могу компанию подобрать, все утром на работе. Хочешь, будем вместе по утрам медитировать?
- Да нет, спасибо, - буркнул порядочный Рабинович. Не то чтоб он был против медитации, но просто привык медитировать в лоне семьи...
- Ты бы оделась, - добавил он, отворачиваясь. - Все-таки прохладно.
- Да ну! - отозвалась Танька Голая. - Я люблю, когда тело дышит...
глава 20
Витя сидел за компьютером и медленно, старательно набирал что-то ивритскими буквами.
- Что ты делаешь? - удивилась она, заглянув в экран.
"Дорогой контролер! - было набрано на голубом поле. - Я
нахожусь там-то и там-то".
- Машину неудачно поставил, - объяснил Витя, - а в таких случаях обязательно появляется вонючий мизрах с квитанцией... Вот, хочу превентивно дать ему сапогом по яйцам... Ты не знаешь - "нимце" пишется через "алеф" или через "айн"?
У Зямы началась истерика.
Вид закоренелого хама и богохульника Вити, сидящего под табличкой с текстом дорожной молитвы и набирающего на ненавистном ему языке не свойственное его лексикону слово "дорогой" - по отношению к презираемому им представителю муниципалитета, привел ее в состояние неуемного веселья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104