Лекция между тем продолжалась.
– Перед лекцией Таня Прохина задала мне очень хороший вопрос, – говорил Анатолий Сергеевич, и Рита, непроизвольно взглянув вместе с остальными на довольно улыбнувшуюся Прохину, тут же отметила, что Надя смотрит на Таню как на смертельного врага. – Ответ на него удачно впишется в тему нашей сегодняшней беседы. Госпожа Прохина, не будете ли вы так любезны повторить его для всех?
– Почему на старинных картинах так часто рисовали голых людей? – поделилась со всеми своей любознательностью Татьяна.
– Потому что порнографических журналов тогда еще не было, – фыркнула сидевшая рядом с Ритой Анеля, явно приглашая соседку повеселиться вместе с ней. Рита сделала вид, что не заметила этого комментария.
– Должен признать, что в формулировку вопроса вкралась неточность, – провозгласил Анатолий Сергеевич. – Ну-ка, будущие искусствоведы, кто укажет нам на нее?
Обычно замкнутая Надя как-то странно содрогнулась и буквально заметалась в кресле; не нужно было быть телепатом, чтобы уразуметь, что девушка хочет привлечь к себе внимание.
– Вы, госпожа Емельянова? – В голосе преподавателя Рита уловила легкое недоумение; действительно, Надина эрудиция обычно раскрывалась лишь в письменных работах. – Ну что ж, ваша активность меня радует. Говорите!
– Я… да, я хочу сказать, – покрывшись от волнения красными пятнами, хрипло забормотала Надя.
– Будьте добры, погромче!
– Анатолий Сергеевич, я… давно хотела вам сказать, что… – Надины слова прозвучали на удивление мелодраматично, точно за этим должно было последовать по меньшей мере объяснение в любви; очевидно, уловив эту несообразность, сидевшие в креслах пять девушек и один молодой человек – собственно, все, кроме Риты и самой Нади, захихикали.
– Госпожа Емельянова, да уж вы закончите, наконец, – почти с испугом отреагировал на неуместный энтузиазм студентки преподаватель.
– Хотела сказать, что картины не рисуют, а пишут! Рисунки – это не живопись, а графика! – на одном дыхании выпалила Надя и плотно сжала губы, точно боялась, что из ее рта вырвется хоть один лишний звук.
– Совершенно верно. – Анатолий Сергеевич явно решил не обращать внимания на вновь раздавшиеся смешки. – Ну а теперь перейдем к сути заданного госпожой Прохиной вопроса… Западноевропейское классическое искусство различало четыре символических значения наготы… Госпожа Вартанян, я не смею настаивать, но было бы неплохо, если бы вы это записали.
– У меня рука болит, – безмятежно отозвалась Лия Вартанян.
– В таком случае включите диктофон.
– Я его позабыла!
– А вот я не позабуду поговорить с вами на экзаменах именно по данной теме… Между прочим, ваш отец не так давно беседовал с ректором и выражал надежду, что знания, которые вы получите в университете, не окажутся липовыми!
– Да выучу я, – лениво отмахнулась Вартанян; Надя метнула в ее сторону взгляд, по сравнению с которым тот, что достался Татьяне, был просто ангельски кротким.
– Итак, я продолжаю, – вновь заговорил Анатолий Сергеевич. – «Естественная нагота» – природное состояние человека, ведущее к смирению. «Мирская нагота» – обнаженность от земных благ, добровольная или вызванная бедностью. Зачастую этот прием применялся при изображении аскетов. «Добродетельная нагота» – символ невинности, и «преступная нагота» – олицетворение суетности, распущенности.
– В общем, как ни крутись, а без штанов нарисуют! – весело заметила вслух Анеля, и даже Рита не смогла удержаться, присоединившись к общему смеху. Анатолий Сергеевич искренне засмеялся вместе со своими студентами, и внезапно Рита осознала, что, в сущности, старательно напускающий на себя строгость преподаватель всего на несколько лет старше ее самой.
Лекция продолжалась; одно за другим демонстрировались изображения знаменитых живописных полотен и фресок, и Рита, увлеченная действительно интересным рассказом преподавателя, уже не находила времени на то, чтобы следить за необычным поведением подруги, а тем более оценивать его.
– Надо же, как интересно рассказывает Толян! Мой папа говорит, что нас здесь учат по облегченной программе – ведь зарабатывать на жизнь все равно не придется… Но, думаю, такую лекцию было бы нестыдно и в МГУ прочитать! – восхищалась в перерыве Татьяна.
– Да уж, – хихикнула Лия Вартанян. – Я вот в этой Флоренции сколько раз была – а кроме кабаков и солярия, и не видала ничего! А там, оказывается, столько всего разного!
– Совсем ничего не видала? – явно намекая на что-то, подначила сокурсницу Анеля.
– Да ну тебя! Кто на римском карнавале напился и в полицию загремел?! Скажешь, не ты?
– Я?! – Пухлое личико Анели выразило непреклонную добродетель. – Никогда! Это, наверное, Валька наговаривает на меня! Что ж, иди поцелуйся с ней!
Ванилла, оживленно болтавшая в кучке своих подруг в нескольких метрах от спорщиц, вероятно, догадалась, что речь идет о ней, и скорчила Анеле противную гримасу; та, не оставшись в долгу, показала сопернице язык.
– Валя? Ты, очевидно, имеешь в виду Ваниллу? – зло усмехнулась Лия. – Вовсе нет! Мне рассказала Шура со второго курса. Вот ее сестра! – С гаденькой улыбкой девица мотнула головой в сторону равнодушно смотревшей на привычную для перемены в университете картину беспредметной ссоры Риты.
– Шерстнева! – В голосе и позе Анели прозвучало негодование, достойное императрицы. – Что я слышу? Что это твоя сестрица себе позволяет?
– Моя сестра может говорить все, что ей вздумается, – сухо ответила Рита, знавшая по опыту, что стоит ей хоть на мгновение не выдержать деловой, отстраненный тон – и ее немедленно втянут в визгливую бабскую склоку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21