– Чего ты пристала? Что тебе здесь, телеигра? – ощетинилась Шура. – Почем я знаю?
– На программке было написано, – тихонько подсказал дочери посмеивающийся Шерстнев.
– Ага, стану я вашу программку читать. – Шура нервно засунула в рот пластинку жевательной резинки, и на лице девицы расплылась довольная улыбка: вынужденная два часа просидеть без любимого лакомства, которое ей строго-настрого запретили жевать во время действия, Шура теперь наслаждалась химическим вкусом.
– А правда, Шура, как это тебе удается? Училась в одной из лучших частных школ, два года – в колледже в Швейцарии, сейчас – университет… И при этом полное незнание чего бы то ни было, да что там – нежелание знать! – с невинным видом поинтересовалась у сестры Рита. Шура злобно уставилась на девушку, и неожиданно Рите пришла в голову мысль, что, с точки зрения Шуры, их бесконечные пикировки – вовсе не обычное между сестрами-погодками соперничество за право быть «главной», а вполне оформившаяся женская вражда. В глазах Шуры Рита уловила какое-то мимолетно проскользнувшее выражение, которое не на шутку озадачило и почти испугало девушку, но это длилось лишь какую-то долю секунды, после чего глазки Шуры уже не выражали ничего, кроме горькой обиды на несправедливые придирки. Весь вид младшей сестры словно взывал к снисхождению и жалости; Зоя не могла не прийти на помощь младшей дочери.
– Оставь ее, Рита. Ну что это за диспут на моральные темы в фойе театра! – примирительно произнесла мама. – А ты, Шурочка, должна следить за своим языком. Извинись перед Надей, и поехали домой, уже поздно.
– Чего – поздно! Детское время, – буркнула Шура.
– Слышишь, что тебе мать сказала?! – прикрикнул на дочь Шерстнев. – Извинись немедленно!
– Извиняюсь, – проворчала Шура, исподлобья поглядывая на еще больше смутившуюся Надю. «Точно это она сама провинилась», – с досадой подумала Рита: ценя эрудицию и ум подруги, девушка иной раз теряла терпение от ее странных психологических вывертов.
– А у матери кто будет прощения просить? – сурово взглянул на Шуру Шерстнев.
– Да ладно, девочка ведь не нарочно, – заступилась за младшенькую Зоя.
– «Не нарочно»! Она ничего просто так не скажет! Ух, профурсетка! – Шерстнев погрозил было нагло улыбнувшейся Шуре кулаком, однако тут же опомнился. – Дома поговорим, – подвел он итог. – Поехали! Надя, ты с нами?
– Мне прямо неудобно… Может, я лучше возьму такси… – мямлила Надежда, усаживаясь вместе со всеми в «мерседес» Шерстнева; Геннадий был заядлым автомобилистом и, в отличие от многих своих знакомых, всегда водил машину сам, не полагаясь на шофера.
Услышав слова Надежды, Шура захохотала.
– А ты еще заступаешься за нее! Тронутая, точно, – не осмеливаясь, однако, говорить громко, шепнула она на ухо Рите.
– Что ты говоришь, Наденька?! – всполошилась Зоя. – Разве можно так рисковать? Таксист завезет тебя куда-нибудь в кусты, надругается и убьет!
– Кому я нужна, – вяло отмахнулась Надежда.
– Неужели отец не в состоянии купить тебе машину? – спросил Шерстнев.
– Да есть у нее машина, есть! – в сердцах воскликнула Рита. – «Вольво».
– Что же не ездишь? – поинтересовался Шерстнев; Надежда, очевидно, почувствовала, что отмалчиваться было бы неприлично.
– Я занимаюсь с инструктором. Скоро получу права.
– Пора бы! В двадцать один год девушка должна уметь водить! – решительно сказал Шерстнев; Рита потаенно улыбнулась: Надежда училась на курсах автовождения уже почти год! В принципе подруга могла бы уже давно самостоятельно сесть за руль, однако Наде мешала ее патологическая неуверенность в себе.
– С отцом-то видишься? – продолжал расспрашивать Шерстнев.
– Папа с… с женой уехали на Мальорку, – тихо ответила Надежда.
Рита отметила, как запнулась подруга, когда ей пришлось упомянуть мачеху, и сердце девушки пронзила острая жалость: «Смерть матери, женитьба отца… У Нади просто депрессия после тяжелых переживаний последних лет! А я, вместо того чтобы помочь лучшей подруге прийти в себя, раздражаюсь или посмеиваюсь над ней!» В этот момент Рита чувствовала себя как никогда сильной и мудрой. «Надо будет что-нибудь придумать, чтобы хорошенько встряхнуть Надю!» – решила девушка, но, естественно, вслух не сказала ничего, лишь дружески сжала руку сидевшей рядом подруги.
– Приехали! – Шерстнев притормозил возле старинного дома, перестроенного по последнему слову комфорта, в котором жила Надежда. Узкая улица была переполнена мчавшимися в обе стороны автомобилями, между которыми там и сям сновали пешеходы, и Шерстнев не стал подъезжать к решетке, преграждавшей въезд во двор, а припарковался чуть в стороне. Попрощавшись со всеми, Надежда выскользнула на освещенный всполохами рекламных огней тротуар и, неловко выставив одно плечо вперед, направилась к подъезду. Разумеется, для обеспеченной молодой дамы, занимавшей одни из лучших апартаментов в этом роскошном доме, возвращение из театра пешком выглядело бы несколько унизительным, здесь даже прислуга ездила за покупками на машинах. Но Надежда, судя по всему, не осмелилась попросить Шерстнева заехать во двор, а тому и в голову не пришло обратить внимание на подобную мелочь! Надя, так стремившаяся стать понезаметнее, отлично претворяла его в жизнь: о ней никогда не думали.
– Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты! – насмешливо заметила Шура, когда «мерседес», пробравшись через толчею старинных улочек центра, понесся по широкому проспекту.
– Вот именно! – сердито отозвался отец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21