Мужики пошумели, да делать нечего, не порожними же вертаться -
выбрали место от прочих в стороне, начали соль готовить.
Семену выпала самая скверная работа - в озере. Сверху солнце палит
нещадно, рапа ноги ест, ковша дельного нету, гребла местные тоже не дали.
Кувыркайся как знаешь по васькиной милости, чтоб ему та водка желчью и
уксусом обернулась.
Худо-бедно, но за неделю недостаточную соль выбрали. Только к тому
времени караван вместе со всей воинской силой к самому Царицину подошел, не
стали чумаки ожидать пропойцу.
- Ничо, - сказал Васька, - добредем как-нибудь. Туда тащились - живой
души не видали, авось и обратно бог милует. А ежели что - отобьемся. От
черта крестом, от буяна пестом.
- Ну, Ряха, теперь на тебя вся надежа, - скалился Зинка Павлов, когда
отставшие чумаки отъезжали в степь под угрюмыми взглядами солеваров.
Назад по степи ехать куда тягостней. Припасы проели, водой
прискудались, а поклажа тяжела - соль товар веский. На каждой повозке по
пятьдесят и по шестьдесят пудов соли. На первый взгляд вроде и немного -
дома случалось больше наваливать, да только здесь дорог нету, а степь лишь
издали кажется ровной.
Теперь уже ездовые на телегах не сидели, шли рядом, чтобы не нагружать
лишку лошадей, а в иных местах и плечом не ленились поднажать в помощь
животине. Негодно лошади по степи груз волочь. УкрАинных мест люди, случись
из дому выезжать, волов запрягают, кыпчаки и иные башкирские племена так и
вовсе кладь на верблюдах возят.
Семен, как впервой верблюда увидал, так приужахнулся. Что за
страхолюдина, прости господи! Другие мужики тоже дивились, а Игнашка
Жариков к верблюду подбежал и ладонью по брюху хлопнул.
- Зверь как зверь, - сообщил он, вернувшись к обозу. - Бок теплый. А
шерсть как у барана.
- Ну тебя!.. - плюнул Семен, - меня озолоти всего, я к такому чудищу
не подойду.
Говорил и верил своим словам, не зная, что быть ему при этих верблюдах
погонщиком не год, не два и не десять.
Под вечер взорвалась пустая степь криками, диким визгом, пляшущим
конским топотом. Из ниоткуда вылетела орда, степные ногайцы: разом со всех
сторон окружили. Где уж тут обороняться: Ряха заголосил по-бабьи, пал на
карачки, под телегу пополз, избывая неминучую гибель. Гришка пищаль
схватил, хотел палить, так пищаль не стрелила - порох на полке фукнул, а
заряд запалом вышел: всего и огня, что бороду Гришке опалил. Тут степняки
подлетели, с визгом стеганули стрельцу по рукам хвостатой ногайской плетью,
Гришка пищаль выронил, на том бой и покончился.
Остальные так и сидели дураками, только Игнашка кинулся нахлестывать
своего жеребца. Ну да где там, на груженой телеге от конного уйти: духом
догнали татаре Игнашку, скрутили словно повивальная бабка роженое дитя.
Огурца тоже спеленали, бросив на возу рядом с Игнашкой, а остальных и
вязать не стали - сами сдались.
Василий выл по-дурному, прощаясь с жизнью, отмахивался шапкой от
хохочущих степняков. Про пистолю немецкую и думать забыл, так и торчала за
кушаком, покуда ее не прибрал заботливый татарин. Тут старшой и вовсе
разрыдался. Причитал, кляня немилостивую судьбу, сурового родителя, татар и
горькую соль. Только себя да царицинское кружало забыл повиноватить.
Татары и соль с возов вываливать не стали - от кого уходить-то?
Потащились дальше прежним порядком, только с новыми хозяевами и не в родную
сторону.
Семен шел постный, твердил умную молитву, убеждая себя, что по греху и
наказание, а в душе и сейчас горя не чуял. Не плакалось по дому. Только
Воронку было жаль. Воронке теперь тяжеленько приходилось: прежний путь,
какой ни есть, а все катанный. И Гришка пленный на возу растянулся, плюется
сквозь паленую бороду, вопит на татар непотребными словами. Набольший
татарин Едигей по-русски малость кумекает, так подъедет на рыжем коньке,
снимет с бритой головы лисий треух, пот утрет и скажет:
- Молодца, урус! Хорошо орешь. Ори еще.
- Молчал бы, морда бусурманска! - ярится Гришка. - Кто вам, собакам,
позволил проезжающих зорить? Ваш ханок государю присягал в мире жить, а вы,
блядины дети, что творите?
- Ай, ай!.. - скалится Едигейка. - Мы с белым царем живем в мире.
Никого не зарезали, никого не стрелили. Это ты, борода, нас стрелил.
- Обоз почто разбили, злодеи?
- А зачем один степью ходил? Степь большая, много людей бродит.
Русский царь в нашу степь калмыцкого нойона пустил. Русский царь в нашу
степь башкирских тарханов пустил. Много в степи плохих людей стало, зачем
один ходил?
- Да это Васька, выродок, дурья башка, велел. Чтоб с него черти кожу
содрали и на барабан напялили!
- А зачем дурака слушал?
Тут уж Гришке крыть нечем, разве что снова лаяться.
- Тебя повидать хотел.
- Смотри, - соглашается Едигей, утираясь малахаем.
- Ну ты, молодцА, ширОка лицА, - дразнит пленник, - глаза заспал, нос
подковал. Потому у вас и бабы нерожалые - как этакого красавца увидят, так
у них со страху выкидыши приключаются.
- Хорошо орешь, - соглашается Едигей. - Я тебя продавать не стану,
оставлю себе. Будешь баранов пасти, а в праздник байрам людей веселить.
- Смейся, смейся, харя! - рычит Гришка. - Куда ты тут денешься? К
хивинцам не уйдешь, они тебя на кол посадят, а к кумыкам тебя не пустят -
Волга на пути, там остроги стоят, не пройдешь с грабленным. Лучше отпусти
нас по-здорову.
- Я тебя не держу, - жмет плечами татарин. - Иди.
- У, паскуда! - Гришка елозит связанными руками по телеге. - Так бы
тебе морду и раскровянил!
Едигей хлещет конька, скачет вдоль обоза, а сам то ли кричит что-то
своим людям, то ли песню татарскую тянет - не поймешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16