– Болваны!
– А то ночью – только, бывало, заснешь – суют тебе в рот палочку стеклянную – «градусы» какие-то меряют.
– Невежды!
– Горшок попросишь, а сиделка в ответ: «Потерпи, сейчас доктор придет, вот закончит осмотр, тогда и подам!»
– Хамка!
– Только, бывало, сядешь на койке, да с таким трудом, а сиделка уж тут как тут: «Ложись!»
– Гадюка!
Чем больше мы беседовали со старухой, тем больше друг другу нравились. Теперь-то уж она наверняка не уехала бы – даже если бы комнатушки оказались еще меньше. С чувством облегчения я убрал наконец ногу: если койка и рухнет, старуха, надо думать, простит.
– У вас тоже есть сиделки? – спросила старая дама.
– Есть, но пусть это вас не беспокоит, – сказал я, смеясь, – вы же привезли с собой четырех служанок? Ну и пусть себе живут в больнице и ухаживают за вами. А сиделок я, уж так и быть, не стану сюда посылать – хорошо?
– Чего уж лучше! А помещение для них найдется? – старухе было даже как будто неловко.
– А как же! Ведь вы, вероятно, снимете весь этот дворик? Можете и повара сюда взять – ешьте на здоровье, что хотите. Деньги я буду брать только с вас – пятьдесят юаней в день, а повар и служанки могут жить бесплатно.
Старуха вздохнула:
– Пятьдесят так пятьдесят, не в деньгах дело. А ты, Чуньсян, сходи-ка домой за поваром – да пусть прихватит с собой парочку уток!
Я раскаивался, что потребовал всего пятьдесят юаней. Мне хотелось дать себе затрещину! К счастью, я ничего еще не успел сказать про лекарства – уж на них-то я отыграюсь сполна. А пока нужно все как следует взвесить: сынок у этой дамы, надо думать, не меньше как дивизионный командир. А так как она собирается каждый день есть жареных уток, то едва ли скоро отсюда выберется; в общем, поживем увидим.
Больница приобрела надлежащий вид: четыре служанки носились как угорелые; во дворе, у стены, повар соорудил печь – можно было подумать, что в доме готовятся к свадьбе. Мы, не стесняясь, лакомились, когда вздумается, фруктами старухи и ее утятиной. Никто и не собирался заниматься лечением больной – всех интересовало только одно: не принесли ли ей опять чего-нибудь вкусненького.
В общем, хорошо ли, плохо ли, а мы с Ваном сделали почин, и только Цю ходил как неприкаянный. Он не расставался со своим ножом я боялся, как бы Цю не испробовал его на мне, и старался не попадаться ему на глаза. Ван уговаривал его не волноваться, но Цю не мог смириться с мыслью, что ничего еще не заработал для больницы.
И вот, только мы отобедали, – клиент! Страдает геморроем, нужна срочная операция! Толстяк, лет за сорок, с большим животом. Госпожа Ван даже приняла его впопыхах за роженицу и, лишь удостоверившись, что это мужчина, уступила пациента Цю. Глаза Цю вспыхнули. Переговоры были непродолжительны, и нож нашего хирурга принялся за дело. Толстяк визжал от боли и умолял дать ему наркоз.
– Насчет наркоза уговору не было, – отвечал Цю. – Можно и под наркозом, если дашь еще десять юаней. Ну так как, с наркозом или без? Только быстро!
Толстяк не посмел перечить, и Цю дал ему наркоз. Еще движение ножом, и опять остановка:
– Послушай-ка, а у тебя тут свищ -. насчет свища мы не договаривались. Так резать дальше или не резать? Если резать, плати еще тридцать юаней, или оставим как есть.
Я молча показал Цю большой палец. Ай да Цю! Вот это ловкач! Вцепился в больного мертвой хваткой – и выжимает из него, выжимает!
Толстяк не сопротивлялся – где уж там! Цю в своем деле мастак и за словом в карман не полезет – вырезает свищ и заливается соловьем:
– Скажу по секрету, эта ерундовина могла тебе обойтись юаней в двести, но мы не вымогатели; вылечишься – дай обо мне хороший отзыв. Если завтра будешь свободен, заходи показаться. Вот эти лоботрясы, мои ассистенты, посмотрят в. микроскоп – он увеличивает в сорок пять тысяч раз – и можешь не сомневаться – даже полмикроба не найдут!
Толстяк не издал ни звука – должно быть, вконец сомлел.
Так и Цю заработал свои пятьдесят юаней. Вечером мы купили вина и заказали старухиному повару разных закусок – в основном из ее же провизии.
За ужином мы продолжали обсуждать наши дела и постановили учредить дополнительно отделение по абортам и отделение по борьбе с курением. Ван предложил практиковать липовые медосмотры: любому, кто вздумает сдавать экзамен в институт или намерен застраховать свою жизнь – даже если он уже сшил себе саван и заготовил гроб, – мы, за каких-нибудь пять юаней, с удовольствием вручим справку об отменном состоянии здоровья. Проект прошел единогласно.
Тесть Цю предложил, чтобы каждый из нас внес по нескольку юаней, а он на эти деньги закажет вывеску. Понятно, у старика и мысли стариковские, не ведь он затеял это из любви к больнице, и мы не стали возражать. Он уже и название придумал: «Гуманное сердце – гуманное искусство» – немного банально, но, в общем, сойдет. Решено было завтра же с утра отправить тестя за вывеской. А госпожа Ван предложила подкрасить ее масляной краской, дождаться, когда мимо ворот будет проходить свадебная процессия, и водрузить нашу вывеску под звуки чужого оркестра – всего лишь обычная женская изобретательность, но Ван гордился так, будто он сам это придумал!

1 2 3