Вообще-то это не по правилам. Держать венцы должны люди почтенные иль хотя бы совершеннолетние, но тут ведь всё не по канону. Невеста не в белом платье, жених не в парадном мундире, гости — серые от въевшейся бастионной пыли.
Отец Варнава читает свадебный псалом по книге, с запинкой: «Дщери царей в чести твоей; предста царица одесную тебе, в ризах позлащенных одеяна, преиспещрена…» Ему обряд не в привычку, с морской-то службой.
Позади полукругом офицеры с «Беллоны» — не все, а кто свободен от вахты. В дверях маячит Джанко. В церковь отец Варнава ему как язычнику войти не дозволил, да и сейчас зорко поглядывает — не переступил ли индеец святой порог. Всякий раз, ловя на себе строгий поповский взгляд, Джанко старательно крестится. Он вдел в волосы три белых пера, весь сияет и выглядит именинником. Не то что Иноземцов.
Платон Платонович ссутулился, нервно поводит шеей, на вопрос, имеет ли благое желание, он отвечает жидковато и с дрожью:
— Имею, да-с…
Зато у Агриппины голос сильный и звонкий:
— Имею, честной отче!
Когда капитан надевает ей кольцо и никак не может попасть, Диана привстает на цыпочки и жадно заглядывает своей попечительнице через плечо.
— Вот счастье-то! Это и есть счастье, да? — шепчет мне Диана, в ее глазах слезы восторга.
Я киваю.
Мне очень хочется сказать, что у нас тоже так будет. У нас теперь всё будет. Она не пожалеет, что меня выбрала. Но я ничего не говорю. В церкви, да еще в такой час, болтать о постороннем не полагается. Опять же, я не вполне уверен, выбрала меня Диана иль нет…
Когда молодые поцеловались, явилось предо мной чудесное видение.
Будто венчаемся мы с Дианой, но не в полутемной, пустой церкви, а в некоем пышном соборе, где звенят колокола и поют певчие, и вокруг моряки при полном парадном обмундировании. Я тоже в белом, морском, с золотыми якорьками. В военные офицеры меня, безродного, понятно, не возьмут, но можно ведь выучиться на торгового шкипера. Вон Платон Платонович в Российско-Американской компании возил из дальних океанов чай и пушнину. Это лучше, чем палить из пушек по кораблям с живыми людьми.
И плывем мы в украшенной гирляндами шлюпке через Артиллерийскую бухту на мой корабль. Он весь белый, на реях матросы машут шапками, а у борта с обнаженными саблями два офицера — почетный караул.
Носовая пушка салютует капитановой супруге. Все кричат «ура!», и мы с Дианой поднимаемся по трапу. Корабль-то мой, куда захотим — туда и поплывет. Хоть в Венецию, хоть в Индию, хоть в Калифорнию, в гости к Джанко…
С этими мечтаниями я пропустил весь конец церемонии. Очнулся, когда уже поздравляли новобрачных.
Иноземцову офицеры крепко жали руку, капитаншу осторожно целовали в кисейную перчатку. И один за другим шли к выходу. Сделает офицер несколько шагов, и походка меняется, будто затвердевает. Распахнется дверь — за ней ночная тьма. Выйдет человек, и будто никогда его не было.
И остались только мы четверо — дождаться, пока переоблачится отец Варнава.
Он наконец вышел в своей всегдашней, запачканной землей рясе, под мышкой сверток с парадной ризой. Выслушал благодарности, потом не по-пастырски, а попросту облобызался с Платоном Платоновичем. И поманил пальцем меня.
— Знаешь, Герасим, отчего ты днесь, — (у него получилось «ннесь»), — через огонь прошел и живой остался? Это пока ты зайцем через поле бежал, я на валу икону святую поннял и молил за тебя Бога, вдохновенно. Тако молил: «Боже всеблагий, всемогущий, спаси сего отрока… Господь милосердный, ну что Тебе стоит? Многих призовешь к Себе, а этого пожалей. На что он Тебе, Боже? Пусть поживет еще». И для верности еще пятый псалом пел, псалом этот исключительной надежности. — Отец Варнава вывел тягучим тенорком: — «Глаголы моя внуши, Господи, разумей звание мое. Вонми гласу моления моего, Царю мой и Боже мой, яко к тебе помолюся, Господи!»…
— Благодарствуйте, — чинно поклонился я. — О том же попрошу вас и завтра. Очень мне ваше молитвенное заступничество понадобится.
— Оннако обойдешься, — неожиданно ответил мне поп, хитро подмигнул и пошел себе, оставив меня в недоумении.
Никакого свадебного пира, понятное дело, не было. Какие уж пиры, какое гостевание?
Я должен был донести до Сиреневой улицы подарок от офицеров «Беллоны»: они вскладчину купили в одной из немногих оставшихся лавок гипсового морского бога Посейдона, и каждый на постаменте написал чернилами свое имя.
Статую приволокли прямо в церковь, но отец Варнава «поганое изваяние» в божий храм не допустил. Пока шло венчание, Посейдон томился снаружи, в темноте. Я, честно сказать, надеялся, может, сопрут. Однако не сперли, кому он по нынешнему времени нужен?
И пришлось мне тащить двухаршинного дядьку на себе. Был он тяжелый и к переноске нескладный, но я бы пёр его так хоть до скончания времен, потому что Диана шла со мною рядом и вытирала мне со лба пот.
Мы сильно отстали от Иноземцова с Агриппиной. Супруги шли под руку, назад не оборачивались и, кажется, не замечали ничего вокруг. По городу с вражеских позиций постреливали — проверяли углы элевации перед за втрашним делом. Ядер-то во мраке было не видно, зато бомбы, рассыпая искры, описывали красивую дугу — будто небо затеяло в честь свадьбы фейерверк.
Когда мы с Дианой подошли к дому, он был темен, но изнутри доносились тихие, нежные звуки, какие бывают, когда легкая рука медленно трогает фортепианные клавиши.
— Не будем входить, подождем, — прошептала Диана. — Боже, как это прекрасно… Он, она, оба молчат, и вместо них говорит музыка… Ты слышишь, она говорит о любви, какой никогда еще не бывало?
Ничего такого я не слышал, очень уж тяжело было держать на весу морского бога, а поставить некуда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120