Вроде невеликая птица, а в то же время не без загадки. Безошибочным свитским нюхом Анатоль чувствовал в немногословном инженере некую скрытую силу и объяснял ее единственно понятным для себя образом: это человек с сильной рукой. От желания понравиться и произвести впечатление флигель-адъютант был болтлив. Правда, трескотня его в основном состояла из сведений пустяковых: кто против кого «копает», да кому удалось попасть в приказ на повышение. В этом отношении Лузгин мало чем отличался от других штабных.
Лекс смотрел на этих господ, озабоченных лишь собственными мелкими интересами, и удивлялся тому, насколько противоестественно человеческое общество по сравнению с природой. Там выживают сильнейшие и достойнейшие; всё слабое, хилое, робкое обречено на вымирание. В Севастополе же происходило ровно обратное. Лучшие мужчины — храбрые, стойкие, дееспособные — каждодневно гибли на бастионах. Зато самые никчемные, не способные ни на что кроме интриганства и воровства, множились и процветали. Что же будет с этой несчастной армией и этой злополучной страной, если война затянется?
Лузгин, по крайней мере, состоял на декоративной должности, где не на чем нажиться. Но лагерь и ставка командующего кишели начальниками и чиновниками, которые рассматривали крымское противостояние исключительно как источник обогащения.
Гигантская страна, напрягая надорванные силы, перекачивала все свои денежные и материальные ресурсы в одну точку, однако в устье этого потока деловито трудились многочисленные бобры, ставя запруды, отводя в сторону каналы и канальцы. Продовольствие и фураж гнили под открытым небом, потому что интенданты искусственно создавали дефицит в расчете на «барашка в бумажке». Командиры частей кормили собственных солдат заплесневелой мукой и протухшим мясом, кладя в карман казенные средства. В какой-то из дней весь третий бастион, десятки орудий, был вынужден прекратить огонь, ибо в доставленных из арсенала мешках вместо пороха оказался песок. Один черт знает, кто и когда произвел подмену.
Изнутри Севастополя представлялось чудом, как может город — при таком трухлявом тыле и ужасном управлении — столько месяцев держаться против военной силы и промышленной мощи всей объединенной Европы.
Но бастионы стояли и оставались неприступными, пушки стреляли, подкрепления прибывали, а с севера нависала армия Горчакова, не позволяя оборвать пути снабжения и угрожая правому флангу союзников. Неудивительно, что Лансфорд считал маловероятным взятие Севастополя, пока не устранена эта угроза.
Единственная причина, по которой Лекс не прерывал знакомства с Анатолем, заключалась в том, что никчемный флигель-адъютант был близок к генералу Вревскому, личному посланцу императора, и время от времени, с самым таинственным видом, рассказывал, как продвигается «дело». Это «дело», ради которого Вревский, управитель канцелярии военного министерства, прибыл в Севастополь, представляло для Бланка чрезвычайный интерес.
Оказывается, барон Вревский некоторое время назад подал царю докладную записку, в которой доказывал, что блокаду Севастополя можно разорвать одним ударом: если армия Горчакова перестанет отсиживаться на возвышенностях, а перейдет в наступление. Александр принял доклад благосклонно — государю очень хотелось верить, что одно удачное сражение способно положить конец разорительной войне. Однако решение оставлял за главнокомандующим. Вревский же был отправлен в Крым не с приказом, а с «увещеванием». Этим напористый петербуржец и занимался: давил на князя Горчакова и вербовал сторонников среди старших генералов.
Лекс стал особенно внимателен к деятельности Вревского, когда Анатоль проболтался, что его патрон разработал диспозицию, которая предполагает фронтальную атаку полковыми колоннами через долину Черной речки. Вероятно, сам Лансфорд не придумал бы более верного средства угробить русскую армию. Французские позиции на левом берегу располагались на холмах, которые издали казались пологими, однако обладали пусть невысокими, но крутыми склонами; речка была неширокая, но с топким дном, а за нею тянулся довольно глубокий водопроводный канал. Отрадней же всего было то, что как раз с этого направления главнокомандующий Пелисье и ждал русской диверсии, поэтому заранее обустроил крепкую оборону. Ну а если союзники будут знать заранее о вражеском наступлении и подтянут резервы, то, учитывая, как мало царские полководцы жалеют жизни своих солдат, можно надеяться, что долина реки Черной станет могилой и для горчаковской армии, и для Севастополя.
В беседах с подполковником Лекс всячески выражал одобрение плану и даже подбросил несколько дополнительных аргументов. Например, сказал, что с инженерной точки зрения взятие Федюхиных высот (так назывались укрепленные холмы на левом берегу речки), даже если дальше никуда не двигаться, обрушит весь правый фланг неприятеля: попав под перекрестный огонь и оказавшись под угрозой окружения, враг будет вынужден эвакуировать Сапун-гору, а это равнозначно снятию осады. Глаза Лузгина блеснули, и флигель-адъютант повернул разговор на другую тему. Можно было не сомневаться, что «инженерная точка зрения» будет представлена Вревскому как собственное открытие подполковника.
Доносить Лансфорду об этом многообещающем направлении своей деятельности Лекс пока не собирался — вопрос все еще оставался нерешенным. Однако пристально следил за развитием событий.
Случилась от подполковника и еще одна польза — да какая!
Если б не болтливый Анатоль, севастопольская миссия Бланка закончилась бы, едва начавшись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120