Около трех… А наша встреча была назначена на три… Зайлерштетте находится совсем близко от Зингерштрассе.
Выходит, Гербигер был сбит машиной по пути к кабачку «Три топора».
Вот почему Шмидт добивался, чтобы я прочитал заметку! Отто Гербигер шел на встречу со мной — и раздавлен машиной. Вокруг меня создана мертвая зона. Я не должен питать никаких иллюзий. Мне остается одно: подчиниться неизбежности.
Если, конечно, я не хочу потерять Ингу…
Вскоре после половины десятого снова прозвучал сигнал внутреннего телефона.
— Профессор, пора! Все как условились: вы идете не спеша, прямо, никуда не сворачивая, ни с кем не заговаривая. Дочери ни звука! Убедите ее дождаться вашего возвращения.
Я надел пиджак, взял документы.
Инга закапризничала. Ей тоже хотелось на лекцию.
— Нет! — отрезал я решительно. — Мне будет мешать твое присутствие в зале.
Она оскорбленно поджала губы.
Жарища стояла неимоверная. На небе ни единого перышка. От вчерашней грозы и следа не осталось — как будто она мне приснилась.
Я не спеша шагал по теневой стороне по направлению к старой резиденции.
За мной сразу же потащился «хвост». Молодой, черноволосый, открыто, нисколько не таясь, на расстоянии всего какого-нибудь десятка шагов.
Весь путь занял несколько минут. Я прошел под арку, в ворота. Здесь еще сохранялись остатки предутренней прохлады. Дышалось после уличной духоты легче и свободнее. Наверное, и в зале будет терпимо, если не наберется много народу. Стены здесь толстенные, непрогреваемые, как во всех старинных зданиях.
По истертым каменным ступеням поднялся на третий этаж. Мой страж остался внизу, у входа. Я слышал, как он щелкнул там зажигалкой.
Значит, через этот выход обратный путь мне отрезан.
У массивной резной двери, орнаментированной золотыми полосками, меня ждал атлет Кен в великолепном черном смокинге с бабочкой. Бедный мой серый клетчатый костюм! Он смотрелся сейчас жалкой тряпкой.
— Здравствуйте, дорогой господин профессор! — Он радостно потирал руки. — А я стою и волнуюсь.
— Еще рано волноваться, господин Кен. Что, если нам с вами хватить по стаканчику холодного оранжада?
Рядом, во дворе старой резиденции, помещался филиал небольшого ресторанчика.
Лицо Кена расцвело в самодовольной улыбке:
— Я уже позаботился, господин профессор. Пройдемте в служебную комнату.
Все! Теперь он не отпустит меня ни на шаг.
В углу небольшой, обставленной уютной мягкой мебелью комнаты возле лекционного зала стоял холодильник. Кен извлек из него две затуманенные бутылочки пепси-колы.
— Прошу!
Потягивая холодный, пощипывающий во рту напиток, Кен стал расспрашивать меня о поездке, о моих впечатлениях. Я все ждал, когда же он скажет мне о Гербигере.
— А у нас большое несчастье. Вот!
— Что случилось?
— Вы разве не получали сегодняшней газеты?.. Отто Гербигер! Наш старенький чудаковатый библиотекарь. На него наскочила машина. Похоже — умышленно.
— Да, да, я прочитал заметку. Как это случилось?
— Мне тоже известно только то, что в газете. Господин Гербигер ведь вчера практически не был на работе. Отпросился с утра, сказал, что чувствует себя плохо. Ему и дали день отдыха. А он оказался так далеко от дома. Возможно, он шел с кем-то на свидание, а кому-то не понравилось.
— Неужели? Из заметки это никак не вытекает.
— О, мы тут уже научились читать между строк! То и дело какие-то похищения, какие-то загадочные убийства. — Кен встал, приотворил дверь в зал. — А знаете, — сказал, удивленно подняв брови, — народу набралось порядочно, я даже не ожидал. И пресса, телевидение… Поздравляю, господин профессор! Прошлый раз здесь выступал один известный путешественник-норвежец, он не собрал и четверти зала… Ну что, как у нас говорят, начнем во славу господа!
Небольшой уютный зал был и в самом деле почти полон. Я окинул взглядом собравшихся. Самый разношерстный народ. Молодые растрепанные бородачи и тщательно выбритые пожилые люди. Католический священник в сутане. Семь-восемь человек в ведомственной форме — не то железнодорожники, не то трамвайщики; они держались кучкой в последних рядах. Несколько интеллигентного вида старушек. Репортеры — их можно было узнать не столько по блокнотам, сколько по испытующе-сосредоточенным взглядам, которыми они встретили мое появление. Такой хваткий профессиональный взгляд, без всякого любопытства, с одной лишь оценкой, характерен, как я заметил, только для сыщиков и журналистов.
В третьем ряду, почти с краю, сидели двое моих знакомцев: Дузе и Розенберг. Последнее свободное место в ряду, рядом с Дузе, наверное предназначалось для еще одного достойного члена святой троицы — Фреди.
Шмидта я не увидел. Скорее всего, он находился не на передней линии, а где-нибудь в ближнем тылу. Командиры во время проведения операции редко выходят на передовые позиции.
Мы с Кеном сидели на возвышении, за длинным столом. На нем были установлены два микрофона, их то и дело поправлял суетливый прыщеватый юноша в очках с сильными линзами, выскакивавший из переднего ряда. Негромко потрескивали кинокамеры.
— Господин Кен, а не может ли это быть обычным газетным преувеличением, с профессором Гербигером? — Я придвинул поближе один из микрофонов. — Ну, чуть задело крылом машины. Встал, отряхнулся, пошел домой.
— Что вы! Я сам справлялся в больнице.
— Ах так! Тогда другое дело. Куда же его положили?
— Куда? — Кен чуть запнулся. — В Фаворитен. Но навестить его не разрешают — он без сознания.
Подбежал очкарик и, метнув в меня сердитый взгляд, молча передвинул микрофон на место.
— Ну, кажется, пора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96