— В пятьдесят второй. Это, кажется, единственная конкретная информация, которую мне удалось выбить по телефону. Может быть, попробовать тебе?..
Именно это я и намеревался сделать. Только не по телефону. Теперь, когда Инга оказалась вне опасности, мне нужно было во что бы то ни стало увидеться с Вальтером.
Вернувшись к такси, я спросил Куколку:
— Вы знаете клинику Бреннера на Левегассе?
Он хмыкнул:
— Разве я вам еще не говорил, что штудирую именно медицину? — И стал разворачивать машину. — Между прочим, клиника Бреннера — это не барак для самых обнищавших, вы знаете?
Выходя из такси у здания клиники, я незаметно засунул брелок с ключами под кожаную подушку сиденья.
— Покружите пока по ближним улицам, — попросил Куколку. — За мой счет, разумеется. И снова подъезжайте минут через пятнадцать.
И полез в карман за деньгами.
— Не надо, — жестом остановил меня Куколка. — Фирма «Эврика» авансов не берет.
— Но смотрите, сколько уже накрутило. Вдруг я скроюсь через черный ход?
Он, улыбаясь, медленно покачал головой.
— Это будет для меня равнозначно провалу на экзамене. Я ведь не просто студент-медик, я специализируюсь в области психологии…
Да, клиника Бреннера действительно была не для бедняков. Ухоженный просторный сад, трехэтажное, солидное, вовсе не упрощенного типа современное здание, фешенебельный холл.
Доктор Бреннер, добродушного вида лысый толстяк, принял меня без промедления.
— Состояние господина Редлиха? — Он прохаживался по просторному кабинету, сцепив на животе крепкие волосатые руки. — Как раз сегодня утром я лично его обследовал. Ну что можно сказать? Состояние вполне удовлетворительное. Сердце, сосуды — все в норме. И анализы… Вот они, уже готовы. — Он взял со стола пачку листков. — Право же, в нашем возрасте, при нашем ритме жизни трудно желать лучшего.
— Но эти обмороки? Несколько раз подряд.
— Обмороки… — У доктора Бреннера была забавная привычка по-детски выпячивать губы. — От медиков требуют, чтобы они решали болезни, как кроссворд. Скорее всего, обмороки неврогенного происхождения. Плюс еще сильное переутомление. Профессор Редлих слишком много работает, я ему говорил не раз. Плюс еще радиация, конфронтация, бог знает что еще… Побудет у нас, понаблюдаем.
— Но к нему никого не пускают, даже жену. Телефон отключен.
— Что поделаешь, таково желание самого больного… Кстати, вы не знаете, случайно, каковы отношения в семье господина Редлиха? Не скрою, мне приходило в голову и это. Может быть, здесь ключ к решению кроссворда?
Нет, ключ к решению был совсем в другом — теперь это стало для меня уже не догадкой, а очевидностью.
Пятьдесят вторая палата помещалась на втором этаже. Пройти туда не составило никакого труда. В клиниках такого рода сложнее всего проникнуть за входную дверь — она обычно тщательно охраняется. А уж дальше никто не остановит тебя, никто не спросит, к кому ты и зачем. Даже белый халат не обязателен — посетители проходят в своей одежде.
Вальтер сидел спиной к двери, в кресле у окна. В одной руке книга, другой делал какие-то пометки на листке. Видно, Вальтер и здесь, в клинике, строго регламентировал свой день. Он был так поглощен работой, что даже не заметил, как я вошел в палату.
— Добрый день!
Вальтер стремительно обернулся. По лицу промелькнула тень. Испуг? Недовольство?
— Как ты сюда попал?
— Конечно же, не в окно по водосточной трубе. Я сказал, что мне нужно к доктору Бреннеру, и меня пропустили. А потом уже поднялся к тебе… Ты хорошо выглядишь, Вальтер.
Он не стал притворяться.
— Да, все уже прошло.
— Доктор Бреннер считает — всего лишь нервы.
— Не знаю. Ему виднее.
— Напрасно ты заставляешь так мучиться Эллен.
— У меня свои соображения.
Говорить со мной Вальтеру явно не хотелось, и он вовсе не собирался это скрывать. Но я сам должен был спросить его кое о чем. Собственно, для этого я и пришел.
— Скажи, Вальтер, кто мог заранее знать о том, что возле Санкт-Пельтена тебе станет плохо и за руль сяду я?
У него шевельнулись скулы.
— Не знаю.
— Как ты думаешь, можно ли вообще знать заранее, кто и когда потеряет сознание?
— По-моему, нет.
— По-моему — тоже. Но так называемая полиция остановила меня не случайно.
— Почему ты пришел к такому ошеломляющему выводу? И почему так называемая?

— Это выяснилось из дальнейшего.
— Допустим. Но при чем тут я?
— Не хочешь говорить откровенно?
— Ах, откровенно! Ты хочешь откровенности! — Он смерил меня уничтожающим взглядом. — Изволь!.. Знакомо ли тебе такое латышское слово — «Звирбулис»?
— Да, знакомо.
— Мне сказали, оно значит «Воробей».
— Совершенно верно.
— И это тебе ничего не говорит?
— Только одно. Тебе показали документ.
— Ты сам хотел откровенности. — Он первый отвел взгляд. — И виноват прежде всего ты! Если бы ты не подписал той бумаги, не было бы никаких последствий. Ни возле Санкт-Пельтена, ни в Вене. Так что пеняй на себя, только на себя. За все в жизни приходится когда-нибудь платить. В том числе и за грехи молодости.
— Кто тебе показал документ?
— Не все ли равно? Пойдешь и убьешь его? — спросил он издевательски. — Или будешь изобличать, как меня?.. Строишь из себя правоверного девственника! Ты, который предавал еще с юных лет!
Он швырял в меня злые слова, как тяжелые камни.
Но они до меня не долетали. Я стоял и молча смотрел на его искаженное иронической усмешкой лицо. Когда он поймался на их крючок? Еще в самом начале своего пути? Или позднее, когда понял, что надо выбирать: убеждения или карьера?
Скорее всего, именно так. Одна уступка — первая ступенька вверх, другая — еще одна ступенька… Он обрел положение — и оказался в самом низу, в трясине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96