ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
А если взять, то куда?
Мать, казалось, угадала его беспокойство.
– Обо мне не заботься, об одном прошу – коли будет можно, коли доживу, приезжай за мной, а нет, так хоть могилу навести. Люди добрые покажут...
– Что вы, мама? – а у самого в горле задрожал предательский комок, и сердце затосковало.
– Эх, сын мой, сын мой...
Молчали. Сверчок неугомонно тянул свое. Люди твердили – сверчок в доме к счастью. Сколько таких сверчков слышал он на своем веку! А где счастье?
Лежал, растянувшись на лавке, мать сидела рядом, гладила по голове, устремив взгляд в темный угол. Лучина затрещала и погасла.
В трубе тоскливо завывал ветер. Мартын думал: где счастье? И в сердце росла великая и неутолимая жажда: скорее туда, в Чигирин, увидеть Неживого, всех побратимов своих, попроситься у Капусты в какой-нибудь полк, сказать всем – и тем, кого по дороге встречал, посполитым, уже изверившимся в своих чаяниях, и казакам, и тому бедняге, Ивану Невкрытому из межигорской гуты, сказать: «Оружие в руки берите, скорее оружие в руки и не опускайте голов». Как тогда, перед Пилявой, говорил гетман: «Хорошо было бы, кабы мы теперь купно – казаки и селяне – на ворога ударили». И ударили. И враг бежал бесславно в той битве. А теперь тоже надо бы купно, сообща. Надо!
– О чем думаешь, сынок? – тихо спросила мать.
– Вместе нам всем надо, – прошептал он в ответ и рассказал про слова гетмана перед боем.
– Боже его благослови, пошли ему здоровья и силы, – проговорила мать, – если он за нас, обездоленных, стоять будет, а если нет, то пусть кара страшная падет на него. Ведь поднял весь край, не смеет он оставить нас.
Кто же другой у нас есть? Кто?
– Нет другого, и не надо другого.
Мартын нерушимо верил в это. Не надо другого. «А универсалы про послушенство? – вдруг спросил он сам себя. – Для кого они? Кто писал их?»
– А коли отступится от нас, – твердо произнес Мартын и уже не матери, и не самому себе, а, казалось, в глаза гетману кинул:
– пусть кара страшная падет на его голову и на весь род его.
Усталость победила, и он заснул, хотя и беспокойно, вздыхал во сне и стонал. Держал в руках руку матери, а она нежно гладила его шелковые кудри и жадными губами глотала соленые слезы.
Безостановочно трешал сверчок. Ветер рыдал в трубе. Ночь вздыхала за худыми стенами проскаковской избы.
В памяти возникало былое. Статный парубок Максим Терновый держит ее за руку, поп благословляет их, а вскоре уже тот Максим садится на коня – и потом ни вести от него, ни доброго слова о нем. Вдруг в темную зимнюю ночь постучался в дверь, упала к нему на грудь, как сегодня к сыну.
Потом сын Мартын – добросердечный, заботливый, гордилась им перед всем Байгородом. Одна утеха, одна надежда и одно счастье.
А горе росло, как дождевая туча. Горе ливнем проливалось на Байгород, и лишь порою улыбалась судьба и щедро выглядывало солнце, утешит на какой-то срок – и снова тучи. Но был свой дом, а в своем дому горе и беды легче сносить... И думает старая Евдоха Терновая: может быть, выйти ей так, босой, в ночь, пойти в дальний путь, в Чигирин ли, в Субботов ли, так прямо и притти, а не дойдет – доползти до гетмана, стать перед ним и сказать:
«Глянь на меня, Хмель, погляди мне в глаза, прочитай муки мои и горе мое. Мужа тебе отдала, сына единственного отдала. Это мать говорит тебе, Хмель. Сердце матери полно горя и муки. Услышь мое сердце. Ведь и у тебя была мать, так прислушайся к ее голосу и сделай так, чтобы уничтожить врагов, чтобы воля была на земле нашей и мир, чтобы жили мы, как брат с братом и сестра с сестрою».
Так она говорила с Хмелем, и сверчок трещал, не переставая, и она знала, что никуда не пойдет, что эти мысли – только мечта, утешение, которое выдумала сама для себя, а Мартын вздыхает, и вот уже скоро рассветет... Так и не сомкнула глаз в ту ночь Евдоха Терновая.
У Мартына замирало сердце. Надо было ехать. Стоял, держась одной рукой за луку седла. Ефрем Проскаков успокаивал:
– Ты не тревожься, мать твою не обидим, живем в согласии, как родные.
А будет можно – приедешь. Много горя испытали вы на Украине. Возьму и я в руки пику да мушкет. Жди меня...
Что было ответить на такие слова? Обнялись, как братья, и трижды расцеловались. Евдоха не удержалась:
– Береги себя, сынок, береги.
Он сам не знал, как это сталось, – выхватил из ножен саблю, подарок гетмана, и, вытянув ее перед собой, произнес:
– Клянусь тебе, мама...
И мать не дала договорить, перекрестила саблю и поцеловала блестящий клинок.
– Будь счастлив, сын. – И, точно отрывая что-то от сердца, голосом, полным отчаяния и муки, сказала:
– Поезжай, Мартын.
Поцеловала в губы, в голову. Он вскочил на коня. Конь заржал, и матери вспомнилось, как ржал Мартынов конь, когда он уезжал в войско под Корсунь. Много сил стоило, чтобы не зарыдать. Сдержалась. Конь уже тронулся. Шла рядом, держась за стремя, накинув на плечи Ефремов кафтан.
Легкий, нежный снег устлал дорогу. Евдоха держалась за стремя и знала: выпустит – упадет посреди дороги. Подняла голову, глазами впитывала каждую черточку Мартынова лица. Вот оно, родное лицо, но уже не такое, как было в Байгороде. Две глубокие морщины вдоль рта, морщины на лбу. Похудел сын – и вот, может быть, в последний раз видит его, а он просит:
– Мама, вернитесь, уже и степь видно.
Придержал коня, хотел соскочить.
– Не надо! – сказала мать.
Тогда наклонился и крепкими руками поднял ее вровень с седлом, прижал к груди и, крепко поцеловав, поставил осторожно на землю.
– Будьте здоровы, мама, и ждите.
– Бог тебя благослови, сын.
И все. И уже далеко, на повороте дороги оглянулся и увидел – мать еще стояла, черная маленькая фигурка на заснеженном русском поле, половина его сердца, его души.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205
Мать, казалось, угадала его беспокойство.
– Обо мне не заботься, об одном прошу – коли будет можно, коли доживу, приезжай за мной, а нет, так хоть могилу навести. Люди добрые покажут...
– Что вы, мама? – а у самого в горле задрожал предательский комок, и сердце затосковало.
– Эх, сын мой, сын мой...
Молчали. Сверчок неугомонно тянул свое. Люди твердили – сверчок в доме к счастью. Сколько таких сверчков слышал он на своем веку! А где счастье?
Лежал, растянувшись на лавке, мать сидела рядом, гладила по голове, устремив взгляд в темный угол. Лучина затрещала и погасла.
В трубе тоскливо завывал ветер. Мартын думал: где счастье? И в сердце росла великая и неутолимая жажда: скорее туда, в Чигирин, увидеть Неживого, всех побратимов своих, попроситься у Капусты в какой-нибудь полк, сказать всем – и тем, кого по дороге встречал, посполитым, уже изверившимся в своих чаяниях, и казакам, и тому бедняге, Ивану Невкрытому из межигорской гуты, сказать: «Оружие в руки берите, скорее оружие в руки и не опускайте голов». Как тогда, перед Пилявой, говорил гетман: «Хорошо было бы, кабы мы теперь купно – казаки и селяне – на ворога ударили». И ударили. И враг бежал бесславно в той битве. А теперь тоже надо бы купно, сообща. Надо!
– О чем думаешь, сынок? – тихо спросила мать.
– Вместе нам всем надо, – прошептал он в ответ и рассказал про слова гетмана перед боем.
– Боже его благослови, пошли ему здоровья и силы, – проговорила мать, – если он за нас, обездоленных, стоять будет, а если нет, то пусть кара страшная падет на него. Ведь поднял весь край, не смеет он оставить нас.
Кто же другой у нас есть? Кто?
– Нет другого, и не надо другого.
Мартын нерушимо верил в это. Не надо другого. «А универсалы про послушенство? – вдруг спросил он сам себя. – Для кого они? Кто писал их?»
– А коли отступится от нас, – твердо произнес Мартын и уже не матери, и не самому себе, а, казалось, в глаза гетману кинул:
– пусть кара страшная падет на его голову и на весь род его.
Усталость победила, и он заснул, хотя и беспокойно, вздыхал во сне и стонал. Держал в руках руку матери, а она нежно гладила его шелковые кудри и жадными губами глотала соленые слезы.
Безостановочно трешал сверчок. Ветер рыдал в трубе. Ночь вздыхала за худыми стенами проскаковской избы.
В памяти возникало былое. Статный парубок Максим Терновый держит ее за руку, поп благословляет их, а вскоре уже тот Максим садится на коня – и потом ни вести от него, ни доброго слова о нем. Вдруг в темную зимнюю ночь постучался в дверь, упала к нему на грудь, как сегодня к сыну.
Потом сын Мартын – добросердечный, заботливый, гордилась им перед всем Байгородом. Одна утеха, одна надежда и одно счастье.
А горе росло, как дождевая туча. Горе ливнем проливалось на Байгород, и лишь порою улыбалась судьба и щедро выглядывало солнце, утешит на какой-то срок – и снова тучи. Но был свой дом, а в своем дому горе и беды легче сносить... И думает старая Евдоха Терновая: может быть, выйти ей так, босой, в ночь, пойти в дальний путь, в Чигирин ли, в Субботов ли, так прямо и притти, а не дойдет – доползти до гетмана, стать перед ним и сказать:
«Глянь на меня, Хмель, погляди мне в глаза, прочитай муки мои и горе мое. Мужа тебе отдала, сына единственного отдала. Это мать говорит тебе, Хмель. Сердце матери полно горя и муки. Услышь мое сердце. Ведь и у тебя была мать, так прислушайся к ее голосу и сделай так, чтобы уничтожить врагов, чтобы воля была на земле нашей и мир, чтобы жили мы, как брат с братом и сестра с сестрою».
Так она говорила с Хмелем, и сверчок трещал, не переставая, и она знала, что никуда не пойдет, что эти мысли – только мечта, утешение, которое выдумала сама для себя, а Мартын вздыхает, и вот уже скоро рассветет... Так и не сомкнула глаз в ту ночь Евдоха Терновая.
У Мартына замирало сердце. Надо было ехать. Стоял, держась одной рукой за луку седла. Ефрем Проскаков успокаивал:
– Ты не тревожься, мать твою не обидим, живем в согласии, как родные.
А будет можно – приедешь. Много горя испытали вы на Украине. Возьму и я в руки пику да мушкет. Жди меня...
Что было ответить на такие слова? Обнялись, как братья, и трижды расцеловались. Евдоха не удержалась:
– Береги себя, сынок, береги.
Он сам не знал, как это сталось, – выхватил из ножен саблю, подарок гетмана, и, вытянув ее перед собой, произнес:
– Клянусь тебе, мама...
И мать не дала договорить, перекрестила саблю и поцеловала блестящий клинок.
– Будь счастлив, сын. – И, точно отрывая что-то от сердца, голосом, полным отчаяния и муки, сказала:
– Поезжай, Мартын.
Поцеловала в губы, в голову. Он вскочил на коня. Конь заржал, и матери вспомнилось, как ржал Мартынов конь, когда он уезжал в войско под Корсунь. Много сил стоило, чтобы не зарыдать. Сдержалась. Конь уже тронулся. Шла рядом, держась за стремя, накинув на плечи Ефремов кафтан.
Легкий, нежный снег устлал дорогу. Евдоха держалась за стремя и знала: выпустит – упадет посреди дороги. Подняла голову, глазами впитывала каждую черточку Мартынова лица. Вот оно, родное лицо, но уже не такое, как было в Байгороде. Две глубокие морщины вдоль рта, морщины на лбу. Похудел сын – и вот, может быть, в последний раз видит его, а он просит:
– Мама, вернитесь, уже и степь видно.
Придержал коня, хотел соскочить.
– Не надо! – сказала мать.
Тогда наклонился и крепкими руками поднял ее вровень с седлом, прижал к груди и, крепко поцеловав, поставил осторожно на землю.
– Будьте здоровы, мама, и ждите.
– Бог тебя благослови, сын.
И все. И уже далеко, на повороте дороги оглянулся и увидел – мать еще стояла, черная маленькая фигурка на заснеженном русском поле, половина его сердца, его души.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205