Отец мальчика — садовник. Приходит, сокрушается, говорит о возмездии. Майка в полоску, простые руки.
Но вот же оно. Исполинский бомбардировщик берет курс на северо-восток. Грязь выплескивается из жерла, бордовые потоки. Залить всё, возвести стерильные города, фильтровать воду, очистить воздух. Для посвященных его цвет — синий и золотой. Смотреть на лицо лэма, как на священный экран, искать трещинку в яйце, тайный рычаг, скрытый от шпионов. Сходили на выставку, обнюхали каждый узелок, ничего не узнали. Success is thy proof. Семь опасных лучей тянутся в Чикаго, шрамы под левым глазом, укус черной змеи, притаившейся на южно-мичиганском проспекте. Quimbanda, sodomitic sorcerer, барабан из шкуры ариеса, насечки на предплечьях, белые глаза, ненасытные мускулы. Внедряйся! Скорлупа трещит, пылает магма. В день последнего солнцестояния собрались в Экстернштайне: "Что делать с симовым коленом?" Предложение Г. - мадагаскар. Луч вспыхивает в дыре, потом еще один, друг за другом все семь — благословение.
Откашлялся, глотнул кофе. Никаких следов укола.
А там, за рамой пришпилена незаметная бумажонка. Тайнопись, но расшифровать легко: "На хуй никому не нужен. Сдохнешь, как пес. Ле-Олам. Аминь".
43
Позывные элементарного короля. На что способны матросы? Ослепить, разорвать барабанные перепонки, отбить обоняние, покрыть кожу змеиной коркой. Три уровня защиты, не преодолеть. Засохшая сперма на военно-полевом атласе, желтые разводы. Родился младенец со стручком перца во рту (перед зачатием бесновались в суринамском ресторане).
Это другое сознание, ты понимаешь, другое. Им в жопу запихивают кегли, видел? Кегли? Ну да, и такие кожаные пробки тоже. Там хуй знает что творится, какая-то белиберда.
No new messages on server — надпись, которую так боялся Джефф Страттон, наблюдатель, распиленный на три куска зондеркомандой, тело, истекающее целомудренным соком в полицейском морге. LAPD, этот стол еще помнит щебет Элизабет Шорт. Пересекаются поля, плывет еврейский остров, оставляя дымящиеся трещины в океане. Мост поднят, янтарная оса не может расколоть незримую преграду, бьется тщетно. Кости следопытов на безжизненном склоне. Здесь плясал Quimbanda, задирая похотливые ноги.
Что мы умеем? Ничего не умеем.
Взвизгнул в подушку, грядет ампутация, пьяный корчмарь наступил на нежную лапку. Встреча с Bon-Pa на неведомом меридиане, божество откликается на хамскую музыку, недоумевает, протестует, топчет передатчик. Он умер, переехал, там никого нет. Пустая квартира на южно-мичиганском проспекте, пыльная кожа черной змейки, пестрая лента. Вменяемый — невменяемый, вот о чем они говорили.
Выйти из комнаты благоразумия, не возвращаться никогда. Хуевый акцент, гноящиеся глаза, вывихнутый позвоночник. Мельтешение с тыльной стороны зрачка, падают ресницы. Всё не так, неправильный угол наклона. Из окопов рвется пламя.
— Можешь называть меня Hynek.
Несчастье. Жалом янтарной осы впилось в сиротскую кожу. "Умру на мешке с бериллами". Щуп, наперсток, влажная пустота в ладони. Зачатие провалилось. Ногти, срезанные до тревожного мяса. Палец, отпиленный в сан-хосе (пришей, доктор, пришей!), рифмуется с разделенным торсом. "Уже начинала полнеть".
Огни Вевельсберга. Хихикал, забравшись под одеяло. Только одна рука.
— Засекли Грифа.
Старик окружен, валятся книги, колбы. Прядь волос в кулаке бойца (жертву кормили отравой, вроде бы ожесточенный племянник). Теллурий, кислород. Тигель д-ра, пламя подбирается к стволу грушевого дерева, испуганно отступает. Здесь другие поля, ЭИ.
Истребление свидетелей. Строительство ХНД завершено, Жан Донет скалит зубы, три кружка на теменной кости. Письмо "из другого времени", дрожит экран, насморк, слезы. Он был такой маленький, как собачка, и я сказала: "мальчик, не умирай", но он все равно умер, и его запихнули в мешок, утащили куда-то (архив трибунала). Бернар ле К., фаланга безымянного пальца расплющена, вывернут сустав. Безопасные свидетели.
Сломали шею, перерезали жилы. Утопили в ручье. "Distant creek". Напалм заливает сугробы, сметает всё. Пар и перья. Испепеленные березы. Думал — буквы, а это пули. Проникают в запретный вензель, до мягкой сердцевины. Смiрть. Повисла февральским пряником на хищной ветке. "Про вечную ласку".
Здесь кипит работа.
Слякоть, конец зимы. Зашли в луна-парк, выпили пива. Центральные врата помечены: Ibah. Твое имя похоже на французское, знаешь такую газету: либерасьон? Где он теперь, где задирает похотливые ноги, кому царапает ухо? Свидание в Брэ, изношенная пленка, скачет пшеница. Пальцы растлителя, шрам на мизинце, безымянного не хватает, средний — две фаланги. Давно, в центральной америке, сенокосилка.
44
Обслуживал спесивую знать, обслуживал круппа. Хотите уничтожить эти элементы?
— Именно. Стереть их на хуй.
6:17, похищенная минута. Трогал приглашение на банкет, вспотели ладони. Это болезнь. Она обволакивает кости, вспарывает печень, выдавливает глаза. Она разминает жертву у стены перлашеза, она говорит: хватит, довольно, уходи. Неотвеченные письма, невозвращенные звонки, разорванные квитанции. Те, кто его знал. "Тихий обиспо, праздник труда", dios de las muertas. "В провинциальной тюремной газете". Там, где начальником бригады сам Ibah. 7:22, опасность. Надо спешить, смятая страница с гексаграммой, карта «Победа», волокно, мышцы. Орел вспыхивает на погонах, расправляет барабаны. Шар заползает в имперскую лузу. Я — раб, гамадрил, машинка, растоптанная душа, я подливаю отраву в парное молоко, испражняюсь на княжескую солому, поджигаю амбары, сминаю злаки. Я потрошу ваших сыновей. Я подписал контракт отрубленным пальцем младенца. Я сгорел, как клочок ситца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53