Здесь рады любому, мальтийский клуб. В пиано-баре наглый смех М-Широкие-Плечи. (Угомонись, сука, здесь тебе не коннектикут).
Но ничего не сказал, втянул голову в плечи, офицерский воротник в красных нашлепках.
Такие люди не ждут. Печень, автомат, неправильно закинул ногу. Всё ясно, прозрение посетителей, шепот богатых блондинов. Посмотри, как он держит сигарету. Ты только посмотри, хорст.
Всегда боялся произнести три слова "orange juice please" из горла вырывался позорный вой посмешище "what can I do for you sir?" позор гр крх "black wine" в разбитом самолете дыры циклон-б плутаем в загадках фюзеляжа направление — таматав, блядство на побережье.
Или происшествие в шахматном магазине, где школьники похитили ладью.
— Слышал? Они говорят "спустили".
Враги повсюду. Посмотрел, ухмыльнулся, мог бы и ебнуть (случай на п-штрассе). В июле проникновение в глубокую палестину.
Пизда, рассеченная ураганом. Тяжкая, словно африканская свинина, грудь. Инициация новоприбывших. Ваши документы, ваши лодыжки, ваши резинки и кляпы. Ваш "пакет приобретений". Зловонные олим.
— Помилуйте, магистр.
Год рождения. Глубина отверстий. Цвет языка. Микробы, дремлющие в носоглотке. Свистопляска на южно-мичиганском проспекте. Пальцы, мои пальцы. А это уже смiрть, ее тощие позывные, ее пиццикато. Ее слабый, замазанный ветром голос. Стертый щебетанием сорных трав. Зажатый журчанием воды в пробоине ("происшествие с вахтенным матросом"), смытый хрустом пули, испоганенный цокотом языка.
"Что-то забулькало". А ведь вывод ясен, как лепесток черного георгина. Проходите, мистер уилсон, присаживайтесь. "Он в темноте гризетку миновал". Доктор-б: избавление от судорог, фасоли в рыдающих венах, катаракты в запретных глазах богов нового эона. Канюли и пипетки, хлороформ, батистовые бандажи. Мог бы быть поаккуратней. "Я невнимательно читаю". Произнесите по буквам. Д-о-л-л-а-р. Довольный смех ассистента. Рискнул обратиться к удачливому коллеге, вспомоществование Вевельсберга, лучшая чеканка. Вот ваш конвертец.
Убийство и расчленение пожилого всезнайки, вытащили заспиртованного младенца из колбы, забили в ученую глотку. Достали из утробы самодельный наперсток. "Как настоящий, вот блядина". Даже холодный факел на дне.
Баррон! Ты дергаешь черный поводок, колешь нас незримыми иглами, поливаешь сердечным воском. Ты снимаешь стружку, будоражишь мясо, выдергиваешь стулья. Ты вздымаешь вихри в зеркалах, режешь сухожилия коням, рвешь барабанные перепонки, поджигаешь амбары, выпиваешь дыхание спящих детей, взрываешь их колыбели. Ты меняешь стихии, растворяешь воздух огнем, засыпаешь песком каверны, вынуждаешь лимфу струиться вспять, а рвоту гаснуть в желудке.
— Но это же… это же пузырь с грязью.
— Проткнуть.
50
Liber Loa. Теплая борьба элементалей за правое дело. Кишечник, распоротый проворным Прелати, стружки, шурупы, заусенцы.
Quack und Quuck, die muntern Kerle,
Wuhteln eifrig mit dem Bein.
Doch sie fanden keine Perle:
Was sie fanden, war nur Stein.
Рык локи, распухшая от гнева рука. Засмеялся, пощекотал перстнем шею: "Но будь искусным пчеловодом!".
— Сорок семь добровольцев, надо же. Скальпель, пила, дрель. Добрались до самой сердцевины. Когда же ты сдохнешь, макаронник?
Так легко сбить градус, взболтать колбу, чавкнуть в сердечной сумке. Блеванул на диплимузин, пришел домой счастливый: я принят в ложу кипящей глины, меня щекотал магистр. Керосин юности. Первый градус, но впереди — карьера. Вивр са ви, потаскуха за стеклом, злокачественная пепельница, хруст кофейного автомата, роман стивенсона, сладкоголосая птица. Так мы развлекались в 20 a.s.
"Химическая свадьба, перемены". Доктор-б у подъезда, его драгоценный несессер. Легкое пробуждение: четверг, два часа дня, сад охвачен морозом, нежный огонь в деснах, пробрались отважные муравьи. "Другая жизнь". У порога — журнал в алом пакете, охуительные глаза. Кто ебет таких? Какие-нибудь жидовские карлики из голливуда, "все позволено".
Глоток пастиса, салат, моцарелла, пунцовые помидоры. Твои лопатки, Маринус. Это жестоко, Ю-ю. Приглашение в Бергхоф, принес улыбчивый рында, каскетка, гольфы. "Не волнуйся, это партия в пикет, час не настал". Книга Велиара под влажной подушкой. Ледяные салфетки, ворон на бюсте паллады. Южно-мичиганский проспект молчит, в сгоревших комнатах плетутся сети. "Козни арахны". Мальчики послушно заполняют серебряную книгу, 48 страниц, алые каракули. 15 января, бокал за упокой души искромсанной стервы. Облатка света. Робкие судороги напоследок.
Спалили белую кнопку. Скудные новости из узилища, где томится в славянских оковах пленник. Ein Kind wird geschlagen. Желтая свеча, ломтик фальшивого мяса на блюдце. Ответы на все вопросы. Кто убил? Чья голова? Сколько отверстий? Azt! Чело застилает солнце; золотую колесницу, надрываясь, тянут влюбленные звери. Рога власти, шар чистоты. Помехи в скрипте, не разберешь ничего, стекло забрызгано грязью, джип скачет по непотребной сахаре. Военный аэродром, последняя попытка. Плеснули известью в голландские глаза.
— Ты предал меня, Ю-ю.
Ключи (утверждает Маркопулос) использовались совсем для другого. Это как те спицы, которыми самодовольные отцы ковырялись в сыновних кишках. Помните опрометчивого Анри-Кристофа?
— Потомки дагомейских рабов, что вы хотите. Мы видели, как они впадают в транс в Брюсселе.
19:40. Проснулся в хлеву, вилы, лопаты. Сладкий ток живодерни. Секретный циркуляр в навозной жиже. Персональная копия, на пятой странице оливковой тушью выведено «Khonsu». Расстегнул внизу: Малькут! Твое здоровье, элементарный король! Мы опять копошимся! За твою землянику, за пудру и коренья, за древо эфиров, за смiрть, за рабочие губы, за крест тау, за esiasch, за детские зрачки, за священную голову лэма, за туле, за Ablehnung!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53