И я оказался быстрее! К симфонии подключились медные трубы, извлекающие слишком низкие, зловещие ноты на октаву ниже, чем мне хотелось бы. Теперь я сидел на этом козле и крепко занялся обрабатыванием его лица. Так получилось, что его руки после приземления оказались прижатыми к полу моими коленями. То бишь я мог спокойно метелить его беззащитное лицо. Он пытался вертеть головой в разные стороны, но если я принимаюсь за работу, то выполняю ее качественно – удара с десятого от носа этого хуетеса остались только воспоминания, под обоими глазами налились мощные синяки, а передние зубы превратились в окрошку и провалились ему в глотку. Я закончил, чухан подо мной перестал дергаться. Последние ноты медных труб и тромбонов стихали в моей голове.
Я поднимаюсь (0:54) сам и поднимаю Тесака. Он будто создан для таких битв! На лице ни одного кровоподтека. Я спрашиваю, как так получилось. Он отвечает, что просто ушел в глухую оборону. И улыбается. Довольный! Я бросил взор на поле битвы: пол усеян битым стеклом, ветер врывается в разбитые окна, на стороне Тесака, как вырванный глаз, поскрипывая, болтается выдернутая из проема рама.
– Ты иди, подожди меня в тамбуре. Я здесь закончить должен, – как бы извиняясь, тихо проговаривает Тесак в пол.
Я оглядываюсь (0:55) на ворочающееся кровяное месиво на полу, оно еле слышно постанывает. «Прощай, приятель!» – с состраданием думаю о незнакомце. И удаляюсь, оставляя один на один жертву и агрессора (теперь, правда, непонятно кто есть кто).
ВТОРОЕ ПРАВИЛО СОЛДАТА АРМИИ ТРЭШ
23.11.02, Гатчина, 9:40
Прозвонил будильник. Я лежу в постели и читаю Библию. Точнее, Новый Завет. Кажется, что-то из Евангелия от Матфея…
«Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. Истинно говорю вам: они уже получают награду свою.
У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая. Чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно».
Клянусь, каждое прочитанное слово тройным эхом отзывается у меня в голове, а целый сонм ангелов и херувимов вторит голосу Книги и поет хвалебные песни Господу. В моей крови закипает адреналин. Он выплескивается мощными толчками в сердце, готовое вырваться от всеобщей радости слову Божьему из объятий грудной клетки. «Возрадуйтесь, ибо печальных дней будет не счесть», – поют хором ангелы в голове, а комната освещается прозрачным легким светом, который нисходит прямо с Небес, оттуда, где находится трон Господень. И кажется мне, что слышу голос Его самого, будто Он ко мне обращает свои уста сквозь пространство и время, и я уже начинаю различать отдельные слова, и свет новыми прозрачными волнами заполняет комнату, и я уже лечу, подхваченный ангелами, к пьедесталу Бога. Еще чуть-чуть – и я пойму смысл слов Господа, еще чуть-чуть…
– Эй, соня, давай вставай! Жрать подано!
Я отложил книгу в сторону, поднялся и принялся делать зарядку. Для начала я осмотрел все свое тело: кроме огромного количества пожелтевших синяков я обнаружил крупный кровоподтек на правом локте, разбитую в лохмотья кожу на костяшках пальцев обеих рук (в этих местах образовалась тонкая кровяная пленочка) и, наконец, длинный неглубокий порез на сочленении кисти и лучевой кости правой руки. Я подкачал пресс, пару десятков раз отжался и поприседал до тех пор, пока в коленях не появилась легкая усталость.
Тесак приготовил непонятно откуда взявшиеся пельмени, нарезал целый кирпичик ржаного хлеба и намазал каждый кусочек маслом, промыл заплесневевшие соленые огурцы и, накрошив их в глубокую миску, сделал экспромтом закуску, сдобрив это все растительным маслом и добавив пару листочков зеленого салата и две-три помидорины. Я вообще-то не любитель особенных изысков в еде, но хавал приготовленное Тесаком с превеликим удовольствием. Шутка ли сказать, последний раз ел около суток назад!
– Игдетвоямама? – дожевывая последнюю пельменину, попытался членораздельно сказать Тесак.
– Работаетвночнуюсмену, – пробурчал я в таком же стиле в ответ.
Я собрал последним кусочком хлеба оставшееся на дне миски подсолнечное масло и отправил его в рот. Трапеза была закончена, я протолкнул еду в желудок тремя большими глотками клюквенного морса маминого приготовления и уставился на груду грязной посуды на столе. Очевидно, что мыть ее должен был я.
В таком деле важно сначала понять, какой тип мытья посуды тебе больше всего подходит. Есть два основных типа:
I. Ты ополаскиваешь всю посуду, дабы смыть крупные остатки пищи. Затем губкой со средством проходишься по всей посуде, но не ополаскиваешь, а складываешь в стопку. И только после этого ты начинаешь смывать пену и жир. Для особой чистоты можно во время ополаскивания дополнительный раз пройтись губкой по посуде. Данный способ здорово экономит воду.
II. Во втором случае следует по отдельности вымывать каждую тарелку. Тем самым вода почти постоянно оказывается включенной. Брызги летят во все стороны. Зато этот способ позволяет экономить на пространстве, если у вас неглубокая мойка.
В механизме ополаскивания посуды тоже есть своя премудрость. Сначала ополосни губку от моющего средства, затем смой струей теплой воды всю оставшуюся пену и грязь и в конце концов окончательно обмой тарелку холодной (!) водой.
Глубина и ширина мойки на кухне позволяла мне прибегнуть лишь ко второму способу мытья посуды. Я уже заканчивал ополаскивание кастрюли, в которой варились пельмени, как в дверном проеме появился Тесак. Вид у него был какой-то забитый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9