.. - Кип вдруг умолк: луч солнца
блеснул в отдалении на жестяной крыше заброшенного дока. Нет, это было бы
чертовски рискованно... Более рискованно, чем бросить эту лодку на отмели
без присмотра?
Светло-зеленое оштукатуренное здание кокинского отделения полиции
выходило на деревенскую площадь. В центре площади, посреди небольшого
овального скверика, где росли карликовые пальмы - "пальметос" - высилось
носящее на себе следы карибских бурь гранитное изваяние: негр с занесенным
огромным гарпуном. Скульптура эта изображала вождя карибских индейцев по
имени Чейн - в 1600 году он возглавил народную армию и дал отпор пиратам,
пытавшимся захватить Кокину и превратить ее в свою крепость. Памятник
Чейну поставили англичане - в знак того, что желают мира с туземцами.
Племена карибских индейцев жили на островах за сотни лет до того, как нога
первого английского поселенца ступила на эту землю; они пробавлялись
плодами земли и моря и держались особняком - пока не чувствовали угрозу, и
тогда оказывалось, что в гневе они страшны. Стало ясно: этот народ лучше
оставить в покое (особенно если вспомнить, сколько британских поселенцев
сошло здесь в могилу во цвете лет). Сейчас на островах, в общем, царили
мир и покой; Мур мало знал о нынешней жизни аборигенов.
На другой стороне площади пестрели яркими красками "Бакалея для
всех", кафе, "Все для моряка" Лэнгстри, рынок под открытом небом, куда
вывозили по субботам свою продукцию фермеры из внутренних районов, и
местный хозяйственный магазин. Грязные улицы, подрезая владения джунглей,
вели к новым кварталам убогих домов. Совсем рядом вставала стена буйной,
сочной густой зелени.
Кокина, не один десяток лет служившая яблоком раздора между Британией
и Францией, была совсем невелика - пятнадцать миль в окружности, население
около семисот человек. На заре эпохи колонизации, в середине шестнадцатого
века, остров вместе с дюжиной других клочков суши, пятнавших синие воды
Карибского моря, принадлежал Испании. Время шло; испанская корона как
будто бы позабыла об острове - и спустя столетие над Кокиной заплескался
британский флаг: Британия отвоевывала Карибы ради плантаций сахарного
тростника и табака. Когда местные плантации доказали доходность
предприятия, в дело вмешалась Франция. Дальше история островов развивалась
бурно, по спирали, периоды дипломатических контактов сменялись эпохами
морских сражений и наоборот, пока, наконец, Британия не воцарилась на
Карибах безраздельно. В джунглях и по сей день сохранились дома
плантаторов, хотя их каменная кладка давным-давно пошла трещинами, в
которых пустили цепкие корни новые хозяева - лианы и вьюнки. Бродя по
длинным обветшалым коридорам, по пустым, призрачным комнатам, Мур иногда
явственно представлял себе ту прежнюю жизнь: местные землевладельцы
озирали из огромных окон зеленые поля, шхуны под тугими от ветра парусами
бежали по океанским волнам с новым грузом для матери-Англии... Кокина была
удачным вложением британского капитала, пока индейцы-карибы не подняли
мятеж и не перебили почти всех плантаторов.
Остров получил свое название за то, что очертаниями напоминал
раковину-кокину, к тому же в прибрежной полосе здесь водилось великое
множество разнообразных двустворчатых моллюсков. Их вымывало приливами, но
они вновь торопливо зарывались в спасительную влажную прохладу песка,
выдавая свое присутствие лишь цепочкой мгновенно лопающихся пузырьков на
воде.
Арена двухсотлетней борьбы между Англией и Францией, Кокина стал
домом для Дэвида Мура. Возможно, не навсегда, но пока Дэвиду здесь было
хорошо.
Боже, как быстро летят годы, думал он, подъезжая к площади. Вдруг
ожили события и переживания последних лет. Память Мура, точно шулер -
крапленого туза, держала их в рукаве и теперь разом обрушила на Дэвида
семь лет, промелькнувшие с тех пор, как его налаженный, уютный мирок
рухнул, смятый в одночасье, а самого Мура прибило к этим берегам, обрушила
на него все то, что он подсознательно избегал вспоминать - ураган,
взявшийся словно бы ниоткуда, грозовые тучи в небе над Чесапикским
заливом, буйство высоких серых валов с белыми гребнями... Обрывки видений,
осколки переживаний, смутные картины неизменно наполняли Мура глухой
клокочущей яростью, и тогда он сознавал, что в любую минуту безмятежное
течение человеческой жизни может быть нарушено, надежда убита, а твердая
почва уйдет из-под ног, словно прогнившая половица.
- С тобой все в порядке? - Кип осторожно дотронулся до руки Мура. -
Ты только что проехал мимо моей конторы. Притормози.
Мур стряхнул воспоминания.
- Верно. Надо же...
Он развернул пикап и остановился перед конторой Кипа.
- Ты завтракал? - поинтересовался Кип.
- Еще нет...
- Тогда заходи. Сковородка есть, сейчас что-нибудь спроворим. -
Констебль открыл дверь, и Мур вошел. В заставленной всякой всячиной
конторе Кипа негде было повернуться. Рабочий стол, на нем - лампа,
несколько стульев, книжная полка с юридической литературой, позади стола -
запертый оружейный шкаф, за стеклами которого виднелись два ружья. На
стене в рамочках красовались приказы кингстонского управления о присвоении
Кипу очередных званий и почетные грамоты, а чуть ниже - вид кокинской
гавани с двумя торговыми судами, рисунок пятилетней Минди, дочки Кипа.
Краски были яркие, а мачты судов напоминали телеграфные столбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94