- Что-то забралось к свиньям! - Гудлоу заторопился прочь от окна,
мимо жены, через крохотную кухоньку к двери черного хода.
- Не ходи, Кокрелл! - отчаянно вскрикнула жена. - Не ходи!.. - Но он
уже выбежал за дверь, схватил прислоненную к стене мотыгу и, освещая
дорогу фонарем, заспешил к загону. Теперь визжала не одна свинья - в ночи
звучал целый хор жутких, почти человеческих звуков боли и страха, и по
спине Гудлоу поползли мурашки.
- Не ходи! - Жена в развевающемся халате бежала за ним.
На подходе к сараю Гудлоу воинственно вскинул мотыгу. Дверь сарая
была взломана, одна створка наполовину сорвана с петель. "Что за черт?" -
изумился Гудлоу, лихорадочно соображая. Тут он обогнул сарай и остановился
у обнесенного металлической сеткой загона, где держал свою живность.
В загоне метались рыжевато-бурые свиньи, откормленные для субботнего
рынка; обезумев от страха, они толкались, лихорадочно рыли пятачками землю
и визжали. Из-за поднятой ими пыли Гудлоу ничего не мог разглядеть и
поднял фонарь над головой.
В тусклых лучах света, пронизавших завесу пыли, он увидел, что два
самых крупных борова лежат на земле. Вокруг туш растекалась черная кровь,
в ранах поблескивала кость. Свет испугал свиней; теснясь и толкаясь, с
красным огоньком безумия в глазах они старались убраться подальше - в
загоне разило смертью. Но сквозь визгливое хрюканье пробивался иной звук.
Рвали живую плоть.
Другой звук, громкое жадное чавканье, заставил Гудлоу попятиться от
загона. Он налетел на жену, и та вцепилась в него, дрожа, - она увидела.
Вокруг свиных туш в загоне сгрудились какие-то фигуры, они алчно,
торопливо рвали мясо руками и с хлюпаньем пили кровь, ручьями струившуюся
по земле. Фонарь выхватывал из темноты то спины животных, то, на долю
секунды, неведомых тварей, и похожих и непохожих на людей. Оказавшись на
миг в луче света, они вскинули головы, и от ужаса у Гудлоу перехватило
дыхание. Тварей было три, они сидели на корточках среди кровавого озера,
над растерзанными тушами, и свет фонаря отражался в их глазах бушующим
пламенем преисподней.
- Господи Иисусе, - хрипло прошептал Гудлоу.
Твари, закрывая костлявыми руками лица, отпрянули в темноту. Жена
Гудлоу вскрикнула; темные тени, полускрытые облаком пыли, поднялись во
весь рост, Гудлоу выронил фонарь, и они растаяли во мраке, ковыляя, как
больные костоедой старики.
Гудлоу и его жена не двинулись с места. Женщина плакала, Гудлоу
негромко повторял: "Ну, будет, будет, успокойся". В отдалении послышался
хруст веток - это твари ломились через подлесок. Постепенно шум затих, но
еще очень нескоро фермер решился неуверенно подойти к загону.
- Возвращайся в дом, - велел он жене. Она замотала головой, и Гудлоу
рявкнул: - А НУ!
Жена попятилась, боязливо поглядывая на стену джунглей у него за
спиной, и бегом кинулась к дому.
Гудлоу обошел загон и увидел прореху в сетке. Перешагнув через
обломки досок, он опустился на колени рядом с тушами и осмотрел раны. У
обеих свиней было разорвано горло, порваны сосуды, перекушены шейные
позвонки. Под ногами были раскиданы большие куски мяса и клочья щетины.
Животные в загоне еще волновались, они испуганно сбились в угол, как будто
загипнотизированные светом фонаря. Гудлоу выпрямился, переступая через
стынущие лужи, подошел к сетке и вгляделся в кусты подлеска. Неведомые
твари нападали и убивали как звери, но в тусклом свете фонаря они
показались ему похожими на людей. Старых и... да - больных. Чем-то вроде
проказы: на лицах недоставало кусков плоти, на выставленной вперед руке
было всего два пальца, голову разъедали какие-то желтые болячки. Он
задрожал, неподвижным взглядом уставясь в темноту.
Покинув загон, Гудлоу заторопился к дому, зная: эти твари, кем бы они
ни были - людьми, зверями или кошмарной помесью первых со вторыми - могут
вернуться, а значит, непременно нужно зарядить ружье, которое лежит у него
под кроватью.

12
Корабельный колокол над входом в "Бакалею для всех" пробил шесть. Над
островом разгоралось утро, и Площадь постепенно заполнялась народом.
Мелькали самые диковинные наряды, самые буйные расцветки, радуга
первозданно ярких красок. Гомону и смеху вторили слитые в единый радостный
ритм негромкие, деликатные голоса барабанов - на крыльце бакалеи
устроились со своими железными причиндалами местные музыканты; время от
времени, не прерывая игры, они выразительно указывали на брошенную наземь
шляпу, предназначенную для сбора мелочи.
Суббота на Кокине была базарным днем: на прилавках грудами
громоздились товары - бананы, кокосы, папайя, маис, кукурузные початки,
табак, всевозможные овощи, - а в тени крытого соломой навеса стояли
огромные ведра со льдом, а в них - рифовые окуни, желтохвосты, кальмары и
груперы. Чуть поодаль были аккуратно сложены вязанки сахарного тростника:
ребятишки охотно покупали сладкие стебли. Хрюкали свиньи, натягивая
веревки, которыми были привязаны к вбитым в землю шестам; по соседству в
картонных коробках квохтали цыплята. На пятачке тени стояло кресло-качалка
- покачиваясь в ней, старик в соломенной шляпе рассказывал о привидениях
столпившимся вокруг ребятишкам с круглыми от страха глазами. Все что-то
пробовали, громко торговались, жарко спорили о том, какой маис слаще,
восточный или северный - и товар переходил из рук в руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94