Спустя девять дней советская и американская подлодки столкнулись при игре в кошки–мышки в Арктике. Через два дня после этого радары на канадской дальней линии раннего предупреждения подцепили черточки двадцати приближающихся самолетов; все западные американские военно–воздушные базы были приведены в состояние боевой готовности номер один, но вторгнувшиеся повернули и уклонились от встречи.
16 мая все американские военно–воздушные базы были приведены в боевую готовность номер два, и Советы провели в течение двух часов такие же действия. Усиливая напряженность, в этот же день в промышленном комплексе “Фиат” в Милане сработало ядерное устройство; ответственность за эту акцию взяла на себя коммунистическая террористическая группа с названием “Красная Звезда свободы”.
Стычки между надводными кораблями, подлодками и самолетами продолжались весь май и июнь в северной части Атлантики и Тихого океана. Американские военно–воздушные базы перешли в боевую готовность номер один, когда по неизвестной причине взорвался и затонул крейсер в тридцати морских милях от побережья Орегона. Появление советских подлодок в территориальных водах усилило драматизм ситуации, и американские подлодки были отправлены на проверку русских оборонительных систем. Деятельность советских установок с межконтинентальными баллистическими ракетами была засечена “Небесными Глазами” прежде, чем их ослепили лазерами, и Президенту стало известно, что русские заметили активность на американских базах до того, как их собственные спутники–шпионы были ослеплены.
30 июня “грязного лета”, как его окрестили газеты, туристическое судно с названием “Тропическая панорама”, на котором плыли семьсот пассажиров с Гавайев в Сан–Франциско, радировало, что оно остановлено неизвестной подлодкой.
Это было последнее сообщение с “Тропической панорамы”.
С того дня американские военные корабли патрулировали Тихий Океан, имея на борту ядерные ракеты, готовые к пуску.
Президент вспомнил фильм “Великолепный” про аэроплан, попавший в критическую ситуацию и готовый разбиться. Летчика играл Джон Уэйн, и Герцог рассказал команде о рубеже, после прохождения которого возвращение невозможно,– точке, после которой самолет не может повернуть назад, а должен продолжать лететь вперед, чем бы это ни кончилось. Воображение Президента задержалось на этой точке “невозможного возвращения”, он представил себе, как управляет самолетом с отказавшим двигателем, летящим над черным и недружелюбным океаном, пытаясь найти огни земли. Но приборы дают неправильные показания, а самолет все продолжает снижаться и снижаться, в то время как крики пассажиров звенят в голове.
Хотел бы я снова стать ребенком, подумал он, в то время как люди за столом смотрели на него. Боже милостивый, я больше не хочу править страной.
Генерал Шивингтон закончил доклад. Президент сказал:
– Спасибо,– хотя не был уверен в том, о чем точно сказал Шивингтон. Он ощущал на себе взгляды этих людей, ждущих, чтобы он заговорил, сделал движение или еще что–нибудь. Ему чуть меньше пятидесяти, он темноволос и красив суровой красотой, он и сам был летчиком, летал на шаттле “Олимпийский” и был одним из первых, вышедших в космос с реактивной установкой. Созерцание с орбиты огромного, подернутого облаками шара Земли тронуло его до слез, а его эмоциональное высказывание по радио: “Я думаю, что знаю, как должен чувствовать себя Бог”,– больше всего остального помогло ему выиграть Президентские выборы.
Но он унаследовал ошибки поколений Президентов до него и был до смешного наивен в представлениях о мире в канун двадцать первого века.
Экономика после всплеска середины восьмидесятых выбилась из–под контроля. Темпы преступности потрясали, тюрьмы были забиты убийцами. Сотни тысяч бездомных – “нация оборванцев”, как назвала их “Нью–Йорк Таймс”, скитались по дорогам Америки, неспособной обеспечить кров или морально справиться с напором мира бродяг. Военная программа “Звездных войн”, стоившая миллиарды долларов, обернулась несчастьем, потому что была освоена слишком поздно и машины могли работать не лучше, чем человек, а сложность орбитальных платформ пугала разум и била по бюджету. Поставщики оружия подпитывали сырой, неотработанной ядерной технологией страны третьего мира и по–собачьи безумных лидеров, страждущих власти на соблазнительной и нестабильной глобальной арене. Двадцатикилотонные бомбы, примерно той же мощности, что и бомба, разрушившая Хиросиму, теперь были столь же обыденными, как и ручные гранаты, и их было можно носить в “дипломате”. За возобновившимся выступлениями в Польше и стычками на варшавских улицах прошлой зимой, остудившими отношения между Соединенными Штатами и Советами до температуры образования льда, незамедлительно последовал упадок духа, выразившийся в национальном позоре – заговоре ЦРУ с целью уничтожения лидеров Польского Освободительного движения.
Мы перед рубежом “невозможного возвращения”, подумал Президент и почувствовал ужасный приступ смеха, но заставил себя держать губы плотно сжатыми. Его разум боролся с туманной паутиной докладов и мнений, которые вели к страшному выводу: Советы подготавливают первый удар, который несет неслыханные разрушения Соединенным Штатам Америки.
– Сэр? – нарушил тяжелое молчание Хэннен. – Следующий доклад адмирала Нэрремора. Адмирал?
Распечатана еще одна папка. Адмирал Нэрремор, худой, костлявый на вид, лет пятидесяти пяти, начал продираться через засекреченные сведения:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24