- Вообще-то с утра не емши, есть маненько...
- Так я сбегаю,- живо воскликнула Катя и убежала. Сержант поглядел ей вслед и, прищелкнув пальцами, восхищенно выпалил:
- Все на месте у девочки, фигурка что надо. Пальчики оближешь!
- Ты губу-то не распяливай, не отломится. Катерина - девушка строгая, с понятиями. Я ее матушку, Марию-то, хорошо знаю. Воспитала, как надо. В случае чего она Катьку и на порог не пустит. Понял?
- Что ж, Мачихин, и помечтать нельзя? Молодой я...
- Ты о другом думай, что девоньки эти, дурешки, в самый огонь полетели. Эх, глупые, глупые...
- А мы все глупые, Мачихин. Я тоже на Дальнем Востоке один рапорт за другим писал, на фронт просился.
- Жалеешь теперича?
- Нет. Что сделано, то сделано. Не думал, конечно, что война такая будет,- вздохнул сержант.
- Думал, ать-два, вперед на запад, с барабанным боем? Так, что ли? усмехнулся Мачихин.
- Так не думал. Я же кадровый, войну представлял все же. Но не такой.
- Страшное дело война,- вздохнул и Мачихин.
Тут появилась Катя с котелком в руках, раскрасневшаяся от бега, с довольной улыбкой.
- Полный котелок! Видали? - Она победно махнула котелком.- Пойдемте, дядя Федор, с дороги, недалече полянка есть, там и поедите.
И она повела их в глубь леса, где и верно оказалась сухая поляночка. Там и присели, вынули "инструмент", то есть ложки алюминиевые, и принялись за кашу. Каша была почти горячая и масляная, умяли за милую душу.
- Как же тебя мать отпустила? - спросил Мачихин, облизывая ложку.
- А что она могла? В цепи, что ли, заковать или в амбар запереть? Небось совершеннолетняя я.
- Дурешка ты, Катя-Катерина. Война-то и мужикам невмоготу, а вам?..- И добавил, засовывая ложку за обмотку: - Спасибо за заботу, Катюша. Наелись от пуза.
- Да, да, большое спасибо,- заулыбался и сержант, и хотел было дотронуться до Катиной руки, но она спрятала за спину.
- За что благодарить, подумаешь, какое дело - котелок каши,- сказала она, окинув сержанта настороженным взглядом.
- Что-то неласковая у тебя землячка, Мачихин,- обиженно произнес тот.
- У тебя поумней слов не нашлось? На фронт же двигаются. Так ведь, Катя?
- Каждую ночь команды ожидаем. Сколько верст-то до передовой?
- Близко она, Катя. Верст двенадцать... Ну, ты расскажи, письма-то из дома получаешь? Я уж три месяца от женки - ничего.
- Получаю, дядя Федор. Последнее, когда в госпитале лежала. Беспокоится мама обо мне очень, особо после того, как на Зину похоронка пришла. Вы уж отпишите ей, что живой-здоровой меня видели.
- Конечно, отпишу, Катя, а как же... А что с отцом твоим, что об остальных пишет?
- Много похоронок в нашу деревню идет. А вот на кого, не писала, только про Зину...
- Очень Зинушку жаль...- горестно покачал головой Мачихин. - Помню ее, боевая девчоночка была, озорная... А вот Оля вроде тихоня, молчунья. А она как?
- Про нее не знаю я,- ответила Катя, но как-то уклончиво, отвернув глаза.
- Вообще-то, не бабье дело - война,- после некоторого раздумья сказал Мачихин.- Ваше дело все же рожать.
- Не то вы говорите, война же,- торопливо возразила она.
- Ну и что война? Самое то я и говорю, Катя-Катерина,- убежденно произнес он.
- Ладно, не будем об этом, дядя Федор. Рада я очень, что вас повстречала. Часть-то наша только сформирована, еще не подружилась ни с кем, а с вами, как с родным, поговорить можно.
- Ты и говори, Катюша, говори... Что, сержанта стесняешься? Так он в сторонку отойти может. Верно, сержант?
- Пожалуйста,- поднялся тот не очень-то довольный и отошел в конец полянки.
- Ну, говори, Катюша.
- Да не знаю как и сказать? Что-то страшно мне на фронт идти.
- По второму разу завсегда страшней, Катя, но ничего, надо на лучшее надеяться. Ты при полку связистка-то?
- При полку.
- Ну это, значит, не самый передок. При полку полегче, чем при роте-то или батальоне.
- Расстроила меня мать письмом своим... Непонятное письмо какое-то. Жалко мне ее очень.
- Ну, об этом раньше надо было, Катюша, думать, когда в армию рвалась.
- Тогда не думала, а сейчас сердце разрывается. Она же такое мне написала! Такое!
- Чего же она могла такого тебе написать? - удивился Мачихин.
- Не могу я вам сказать, не могу... Только после этого письма я сама не своя.- В голосе Кати чувствовалось смятение, но расспрашивать больше Мачихин не стал - не хочет или не может девчонка говорить, чего уж тут.
Вынул Мачихин махру, долго крутил самокрутку, долго чиркал кресалом, пока не выбил огонь и не прижег цигарку.
- Не нравится мне ваш сержант, дядя Федя. Обглядывает всю, будто раздевает. У нас такие свои есть. Надоело,- махнула она рукой.
- Что ж, такое ты тоже должна была знать, чай, не маленькая, каково бабе среди мужиков жить,- с горечью сказал Мачихин.
- Много вы от меня хочете, дядя Федор. Девчонкой же была совсем, только восемнадцать исполнилось. Ни о чем таком я тогда не думала, я Родину защищать хотела.
- Родину защищать? - проворчал Мачихин.- Тоже мне герои. Мужиков, что ли, мало?
- Все-таки дело-то мы делаем, дядя Федор,- мягко возразила Катя, а поглядев на сержанта, добавила: - Позови сержанта-то, а то неудобно.
- Ничего, удобно. Ну, что ты еще сказать мне хотела?
- Да все вроде.
- Тогда позовем... Сержант, иди к нам! Сержант, сидевший на какой-то кочке, поднялся и подошел. Понял он, что неверный тон в разговоре с Катей взял, что развязность его ей не по душе, а он привык нравиться девушкам и всегда хотел этого. И хоть сейчас вроде ни к чему завлекать Катю, встреча-то мимолетная, через полчаса разойдутся и больше не встретятся, но все равно - уж так был устроен - хотелось ему произвести впечатление, а потому подошел скромненько, глаза не пялил.
- Вы, Катя, на меня не обижайтесь за глупые слова Я же малость ошалевший оттого, что живым вышел, ну и мысли у меня оттого тоже шальные.
1 2 3 4 5 6 7 8