Когда я обернулся, комната показалась мне темной, будто прозрачный
кубик тени, полный невидимой жизни. Казалось, бабочка и впрямь начала
летать. Девушка поднялась и, покачиваясь, стояла под нею.
- Вас прислала моя мать?
- Не совсем так. Но я с ней говорил.
- Думаю, она вам рассказала обо всех моих грехах. О том, какая я
злая? Какой у меня невыносимый характер?
- Нет. Но она тревожится о тебе.
- Ее тревожит моя связь с Фредом?
- Думаю, да.
Она утвердительно кивнула и так и не подняла головы.
- Меня это тоже тревожит, но совсем по другому поводу. Она думает,
что мы любовники или что-то в этом роде. Но, оказывается, я неспособна
жить с людьми. Чем ближе я к ним подхожу, тем мне холоднее!
- Почему?
- Я их боюсь! Когда он... когда мой отец выломал дверь ванной, я
влезла в корзину для белья и закрыла за собой крышку. Я никогда не забуду,
что я тогда почувствовала: словно я умерла, похоронена и навсегда в
безопасности!
- В безопасности?
- Но ведь мертвого невозможно убить!
- Чего ты боишься, Дорис?
Она подняла на меня глаза и глянула из-под светлых бровей.
- Людей.
- И Фреда тоже?
- Нет. Его я не боюсь. Иногда он доводит меня до бешенства. Тогда мне
хочется его... - она прервалась на полуслове. Я услыхал скрип стиснутых
зубов.
- Чего тебе тогда хочется?
Она заколебалась; на лице ее отразилось напряжение, словно она
вслушивалась в отголоски собственного внутреннего мира.
- Я хотела сказать: "убить его". Но на самом деле я так не думаю. В
конце концов, к чему это привело бы? Бедный старина Фред тоже уже мертв и
похоронен, как и я.
Под влиянием минутной злости я хотел возразить ей, сказать, что она
слишком молода и хороша собой для таких разговоров. Но она была свидетелем
и мне не хотелось с ней ссориться.
- А что произошло с Фредом?
- Много всякого. Он из бедной семьи и полжизни потратил на то, чтобы
оказаться там, где он находится сейчас, а это, собственно, значит нигде.
Его мать что-то вроде сестры милосердия, но она помешалась на своем муже.
Он остался калекой в войну и ни к чему не способен. Фред должен был стать
художником или кем-то таким, но, наверное, никогда уже не достигнет
этого...
- У него были какие-то неприятности?
Ее лицо стало непроницаемым.
- Я этого не говорила.
- Но мне показалось, что ты подразумеваешь это.
- Может, и так. У каждого есть какие-то неприятности...
- Но в чем же состоят неприятности Фреда?
Она покачала головой.
- Я вам не скажу. Вы донесете моей матери.
- Нет...
- Да!
- Ты любишь Фреда?
- Я вправе любить хоть кого-то на этом свете! Он милый парень, милый
человек...
- Разумеется. Не этот ли милый человек украл картину у твоих милых
родственников?
- Не пытайтесь иронизировать!
- Иногда приходится. Видимо, потому, что все вокруг такие милые. Но
ты не ответила на мой вопрос, Дорис. Не Фред ли украл эту картину?
Она затрясла головой.
- Ее вообще не крали.
- Ты хочешь сказать, что она сошла со стены и отправилась
прогуляться?
- Нет, я не это хочу сказать! - из глаз ее брызнули слезы и
покатились по лицу. - Это я ее взяла!
- Зачем?
- Фред сказал мне... Фред меня просил.
- Он мотивировал свою просьбу?
- У него были причины.
- Какие именно?
- Он просил никому не говорить об этом.
- И картина до сих пор у него?
- Думаю, да. Он ее не приносил.
- Но говорил, что намерен вернуть ее?
- Да... И он наверняка сделает это! Он сказал, что хочет ее
исследовать.
- Что именно исследовать?
- Установить ее подлинность.
- Значит, он подозревает, что это подделка?
- Он должен удостовериться.
- И для этого должен был ее украсть?
- Он вообще не крал ее! Это я разрешила ему взять картину. А вы
ужасно все воспринимаете!

6
Я был уже почти готов признать ее правоту. А потому оставил ее в
покое и спустился к машине. Весь последующий час я сидел в машине, следя
за входом в корпус и наблюдая, как падающие на другую сторону улицы тени
домов становятся длиннее в свете послеполуденного солнца.
В павильончике с круглой крышей, стоящем на этом участке улицы,
располагался бар, где продавали диетические гамбургеры, и слабые порывы
ветра время от времени доносили до меня запах еды. Я вышел из машины и
съел гамбургер. В заведении царила довольно гнусная атмосфера. Бородатые
клиенты показались мне пещерными людьми, ожидающими конца оледенения.
Когда, наконец, подъехал Фред Джонсон, я уже снова сидел в машине. Он
припарковал свой голубой "форд" сразу за моей спиной и оглядел улицу,
потом вошел в подъезд "Шербурна" и скрылся в лифте. Я двинулся по
лестнице. Встретились мы на площадке четвертого этажа. На нем был зеленый
костюм с широким желтым галстуком.
Он попытался нырнуть обратно в лифт, но двери захлопнулись перед его
носом и кабина двинулась вниз. Он повернулся ко мне. Я увидел бледное лицо
и широко открытые глаза.
- В чем дело, сэр?
- В картине, которую ты взял из дома Баймееров.
- Какая картина?
- Ты прекрасно знаешь, какая. Картина Хантри.
- Я ее не брал!
- Возможно. Но она попала в твои руки.
Он глянул за мою спину в направлении коридора, ведущего к комнате
девушки.
- Это вам сказала Дорис?
- Давай не впутывать Дорис в это дело. У нее и так достаточно хлопот
с родными и с самой собой.
Он кивнул, словно понял и признал мою правоту. Но глаза его жили
собственной жизнью и искали выход из создавшейся ситуации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89