54 камера на хорошем счету. А меня всегда садят в камеры, где нет порядка. А вот посадите в 54, где есть порядок, и я буду сидеть, как все, спокойно. Я к Вам обращаюсь в первый раз и потому говорю, что нарушать режим не буду. Прошу поверить».
Глаз размашисто подписал заявление и отдал дежурному.
На следующий день в кормушку крикнули:
– Петров, с вещами!
Когда Глаз скатал матрац, к нему подошел парень по кличке Стефан. Сидел он за хулиганство. Был он крепкий, сильный. В Тюмени в районе, где он жил, Стефан держал мазу. Однажды он схлестнулся сразу с четырьмя. Они его не смогли одолеть, и один из них пырнул Стефана ножом. Стефан упал, а они разбежались. Его забрала «скорая помощь». В больницу к нему приходил следователь, спрашивал, знает ли он, кто его порезал. Но Стефан сказал, что не знает, а в лицо не разглядел, так как было темно.
Когда Стефан выздоровел, он встретил того, кто его подколол, и отделал, чтоб помнил. Но тот заявил в милицию, и Стефану за хулиганство дали три года. Суд не взял во внимание, что Стефану была нанесена потерпевшим ножевая рана.
Стефан с Глазом тоже спорил на приседания и, как все, проиграл. Сейчас Стефан подошел к Глазу и сказал:
– Глаз, мне бы очень хотелось на тебя посмотреть, когда ты освободишься. Каким ты станешь?
Пятьдесят четвертая встретила Глаза ликованием. Вечером он читал стихи. К этому времени он выучил много новых. Знал целые поэмы. Парни балдели.
Когда камеру на следующий день повели на прогулку, малолетка — а его звали Вова Коваленко — подбежал к трехэтажному корпусу, к окну полуподвального этажа, и крикнул:
– Батек, привет!
– А-а, сынок, здравствуй,— ответил из окошка мужской голос.
Здесь, в прогулочном дворике, Глаз узнал, что Вовкин отец сидит в камере смертников. Он приговорен к расстрелу. Приговор еще не утвердили.
Поработав на ящиках, Глаз увидел, что за погрузкой наблюдают внимательно, и понял, что в побег ему не уйти.
Малолеток вели с работы, и они проходили мимо окна угловой камеры. На окне жалюзи нет. Мужики в камере о чем-то спорили, громко называя кличку «Глаз». Ребята и Глаз остановились, глядя в окно на спорящих.
– Глаз, Глаз, — громко говорил средних лет мужчина, сидя за столом, — он писал письмо с зоны начальнику уголовного розыска…
Мужчина взглянул в окно и увидел малолеток и Глаза, смотрящих на него.
– Да вот он, легкий на помине, — сказал мужчина и показал рукой на окно, — и сам Глаз.
Мужчина и Глаз сквозь решетку смотрели друг другу в глаза. И Глаз испугался: «Откуда он про письмо знает?»
В камере ребята спросили Глаза, о каком письме говорил мужчина.
– Я писал письмо начальнику уголовного розыска с зоны, зная, что ведется расследование. Хотел запутать следствие.
С приходом Глаза порядок в пятьдесят четвертой становился все хуже и хуже: Глаз не заваривал свар, но то ли пацаны хотели перед ним показать себя, то ли одним своим присутствием Глаз вливал в них струю хулиганства. Лишь на прогулке ребята не баловались: чтоб подольше побыть на улице.
В последние два дня Глаз заметил, что парни по трубам стали разговаривать чаще. И смотрели на него испытующе. К чему бы это? Развязка наступила скоро.
После обеда надзиратель открыл кормушку и крикнул:
– Петров, с вещами!
Глаз скатал матрац и закурил. Ребята столпились и зашептались. Один залез под шконку, переговорил с какой-то камерой и вылез.
– Глаз,— вперед вышел парень по кличке Чока,— объясни нам, почему тебя часто бросают из камеры в камеру.
Он понял — старая песня.
– А откуда мне знать? Спросите начальство. Вы сами меня пригласили.
– Нам передали, что ты наседка.
– Что же я могу у вас насиживать? Здесь все осужденные. Преступления у всех раскрыты.
– Но ты сидел в разных камерах и под следствием. Сидел со взросляками. Сидел с Толей Паниным, который шел в несознанку по мокряку. Тебя из его камеры перебросили в другую. А ты знаешь, что Толю раскрутили и скоро будет суд? Ему могут дать вышак. Здесь, на малолетке, сидит его брат. Мы сейчас с ним разговаривали. Он да еще кое-кто просят набить тебе харю.
– Когда я сидел с Толей Паниным, мы с ним ни о его деле, ни о моем не разговаривали. Толя что — дурак, болтать о нераскрытом?
На Глаза перло несколько человек из тех, кто не сидел с ним, когда они пытались убежать из тюрьмы. А старые знакомые вступиться не могли, раз было решение набить морду Глазу.
– Ладно, хорош базарить, а то его скоро уведут,— сказал Чока и отошел от Глаза.
Малолетки разбежались по своим шконкам, оставив Глаза возле бачка с водой. «Что же это такое,— подумал Глаз,— хотят набить рожу, а все попрыгали на шконки».
От стола на Глаза медленно шел Алмаз. Алмаз был боксер — ему поручили исполнить приговор.
Глаз еще раз окинул взглядом пацанов, сидящих на шконках, перевел взгляд на швабру в углу, с нее на тазик под бачком с водой. «Швабра — это ерунда,— молниеносно заработало сознание Глаза,— с ходу сломается. А тазик пойдет. Выплесну ему в рожу воду и рубцом тазика огрею по голове».
Но тут Глаз заколебался. Ведь, прежде чем ударить Алмаза тазиком, придется окатить его помойной водой. Глаз не только зачушит Алмаза, но и зачушит ребят: брызги долетят до них. Этого пацаны ему не простят. Зачушить малолетку — посильнее всякого удара. Вся камера взбунтуется против Глаза. Нет, водой из тазика в рожу Алмазу нельзя. А если воду вылить на пол, пропадет внезапность нападения. Алмаз изготовится. И удар не пропустит. Отскочит. Он боксер. «Будь что будет, ведь меня сейчас уведут». И Глаз остался на месте.
Алмаз сработал чисто, по-боксерски. С ходу два удара в лицо. Рассек Глазу бровь. Он и еще бы ударил, но, увидев кровь, отошел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140