В те времена, когда вечерние посиделки были единственным развлечением в деревне, в храм ходи­ли не только чтобы молиться или покаяться в своих грехах. Как ни велико было воздействие религии на умы, никто не станет отрицать того, что теат­ральность церковных служб и музыка играли огромную роль в жизни людей. Сознавая то или нет, в храм шли, чтобы отвлечься, на короткое время забыть все повседневное - изнурительный труд от зари до зари, нужду, голод, преследования. И чем импозантнее было зрелища, чем сильнее захватывала музыка, тем легче становилось на душе.
В злоницком храме служили два кантора. Один - Иозеф Томан, обладавший красивым голо­сом, - руководил хором и учил детей в двухлетней начальной школе. Кстати сказать, им был воспитан знаменитый певец Национального театра баритон Йозеф Лев.
Другой кантор - Антонин Лиман - был органи­стом храма и преподавал в третьем, дополнитель­ном, классе школы. Он отлично владел искусством импровизации, играл на скрипке, кларнете и вал­торне. Не довольствуясь исполнением обязанностей органиста, он, одержимый музыкой, в первые же годы своей жизни в Злоницах собрал вокруг себя лучших деревенских музыкантов и создал из них капеллу (оркестр), быстро завоевавшую симпатии всей округи. Свадьба или траурная церемония похорон, обряд освящения нового дома или празд­ник жатвы, покоса, торжество ремесленного цеха - всюду самыми желанными участниками были Лиман и его капелла. В их репертуар входи­ли попурри из опер, фантазии, танцевальные мело­дии и песни, значительную часть которых сочинял сам Лиман. Он не поленился переделать для квар-тета даже партитуру оперы «Волшебная флейта» Моцарта. В архиве его до сих пор сохранились, наряду с небольшими церковными сочинениями, кантаты, песни, дуэты, траурные марши и бесчис­ленное множество различных полек, галопов, мазу­рок, кадрилей, вальсов.
Осенью 1854 года Антонин Лиман стал новым учителем Дворжака.
Будущему торговцу и трактирщику необходимо было знать немецкий язык. Во времена господства Габсбургов он был объявлен государственным языком на всей территории Чехии. Поэтому по приезде в Злоницы мальчика и определили в допол­нительный класс к Лиману, где занятия велись преимущественно по-немецки. Но едва только обна­ружились музыкальные способности Тоничка - а на это не потребовалось много времени, - уроки музыки стали преобладать над всем. Лиман взялся учить мальчика игре на фортепиано и органе, совершенствовал технику его скрипичной игры. Потом начались уроки теории.
Нелегко приходилось Дворжаку. C утра до ве­чера он работал на бойне и в мясной лавке Яна Роубала, к которому был отдан на два года в обучение. Кровь, предсмертные крики животных, крепкие словечки мясников... а там и подзатыль­ник за то, что не удержал быка, дал ему проволочь себя по земле и сбить мастера с ног. Кто считался с тем, что мальчику только тринадцать лет, что руки его еще не окрепли? Хочешь получить права подмастерья, должен все уметь делать, и делать как следует.
Усталый, нередко в синяках и ссадинах, при­бегал Дворжак к Лиману, но и здесь лаской его не баловали. «Лиман был хорошим музыкантом, - вспоминал он, - но вспыльчивым человеком, и вел обучение согласно нравам того времени: тот, кто не мог чего-нибудь сыграть, получал столько затрещин, сколько было на бумаге нот... Гармонию он знал хорошо - само собой разумеется, о гармо­нии существовало тогда несколько иное представ­ление, чем у нас теперь - но знанием генерал-баса отличался: он бегло читал и играл его, чему учил также и нас. При этом частенько случалось - особенно когда появлялось много цифр, а среди них иногда попадались перечеркнутые, - что прежде чем ученик мог в них разобраться, он получал уже три подзатыльника».
Через год, вслед за Антониной, в Злоницы из Нелагозевса переехала вся семья. Полагая, что с помощью сына можно будет вести более солидное дело, Франтишек Дворжак решил покинуть ма­ленькую деревушку и, собрав все накопленные средства, снял в аренду злоницкий заезжий двор, так называемый «Большой трактир». Лучше стало ли от этого Антонину? Нет. В доме дяди ему было вольготнее. А теперь, кроме обязанностей у масте­ра Роубала, он должен был еще помогать отцу налаживать хозяйство. Да и тесно было жить семье из восьми человек в двух маленьких комнат­ках при трактире. Но Тоничек не роптал. Он не ви­дел другой жизни. Тяжелый труд, нужда, болезни были уделом всех тех, кого он знал. От этого, ве­роятно, часы, выкроенные для музыки, приносили ему наслаждение. Постигаемый им сказочно бога­тый мир звуков успокаивал его, утешал, давал силы сносить все невзгоды.
Однако, приученный с самых малых лет поко­ряться роле отца, Антонин даже в мечтах не пред­ставлял себе своего будущего иным, чем то, каким оно было ему обрисовано. Слова Лимана о том, что он создан для музыки и только ею должен зани­маться, пугали его. Чтобы не сердить учителя, он каждую свободную минуту прибегал к нему то в школу, то в храм поиграть на органе, то на репе­тицию капеллы, а поздно вечером - домой, где его ждали старенькое фортепиано и Теринка, дочка Лимана, ровесница Дворжака, с которой Антонин разучивал дуэты. Но все это он делал не в ущерб основным занятиям и обязанностям.
2 ноября 1856 года Антонин Дворжак получил документ, в котором говорилось: «Мы, нижеподпи­савшиеся представители городского цеха мясников, подтверждаем и удостоверяем настоящим свиде­тельством, что... поименованный Антониус Дворжак в установленное двухлетнее время своего обучения вел себя нравственно, богобоязненно и прилежно, учился, по свидетельству его мастера Яна Роубала, ремеслу мясника основательно, и, как надлежит, он был представлен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61