Яначек высказал однажды мысль, что Дворжак обращался то к одному, то к другому жанру порой в силу какой-то неудовлетворенности тем, что сде­лано до него другими, из желания самому что-то сделать в этой области. Вот в примеру - писал он - Дворжак «перелистывает в раздражении «Реквием» Берлиоза - и вскоре появляется его «Реквием». Я вижу в его руках «Св. Елизавету» Листа, и вскоре Лондон слушает «Св. Людмилу» Дворжака». И дальше добавляет: «Только великий композитор способен идти по стопам своих великих предшественников!».
Одна из версий о возникновении виолончельного концерта Дворжака, словно в подтверждение мыс­ли Яначка, гласит, что композитор стал писать его, прослушав накануне в Бруклине второй виолон­чельный концерт Виктора Герберта, который испол­нялся в один вечер с его симфонией «Из Нового Света».
В муках рождалось это произведение. Дворжак писал его урывками, буквально заставляя себя. «Если бы я мог работать так беззаботно, как в Высокой, я бы уже давно его закончил», - писал он в Прагу. 15 января 1895 года он сообщил, что за­вершает финал, но и после этого еще провозился почти месяц.
К счастью, это не отразилось на цельности про­изведения и его эмоциональной окраске. Концерт поистине великолепен. Его играют все лучшие виолончелисты мира. Он полон жизнеутверждения и воспринимается как призыв к победе над испыта­ниями и горестями, выпадающими на долю челове­ка. Это плод огромного дарования и замечатель­ного мастерства композитора.
Партитура концерта написана для большого симфонического оркестра, с характерным для Дворжака богатством красок и насыщенностью звучания. Однако это нисколько не мешает соли­рующему инструменту.
Первая часть начинается излюбленным у Двор­жака эпически величавым запевом. Потом идет повествование о героических свершениях, причем контрастирующая вторая тема, полная теплоты и лиризма, тоже носит эпический характер, словно рассказ ведется о далеком, далеком прошлом, а полнозвучные кульминации оркестра подчеркивают эту былинную мощь.
Вторая часть насыщена песенной выразитель­ностью, с типичными чешскими народными интона­циями. В середине этой части проходит отзвук пес­ни Дворжака «Когда душа моя одна» из цикла «Кипарисы». Это воспоминание о первой любви, маленький личный штрих, позволенный себе Двор­жаком. Появляющаяся дальше полная цитата из этой темы вставлена композитором позже, в уже законченный концерт, когда пришло известие о смерти когда-то пленившей его Йозефины Чермаковой.
Финал по структуре ближе всего к форме рондо с тремя темами. Начинается он маршеобразно, с постепенным нарастанием звучности оркестра. Гремят фанфарные призывы в верхнем и нижнем регистрах. А виолончель проводит энергичную тему, близкую по характеру к эпическому запеву первой части - это основа финала. Она победоносно куль­минирует в конце, переходя в торжествующий ма­жор, тогда как две другие темы элегического ха­рактера лишь оттеняют и дополняют ее.
Концерт посвящен Ганушу Вигану, писался ком­позитором с мыслью о нем, как о первом исполни­теле. Вместе с Виганом Дворжак шлифовал произ­ведение, вернувшись в Прагу. Но прозвучал кон­церт впервые в Лондоне в исполнении английского виолончелиста Лео Стерна. Повторялась история с Иоахимом и скрипичным концертом с той только разницей, что Виган потом все-таки играл концерт Дворжака во время гастролей в Гааге, Амстердаме, а под управлением автора - в Будапеште.
Закончив виолончельный концерт 9 февраля, Дворжак почувствовал, что не в силах чем-либо еще заниматься, пока не вернется в родную обста­новку. Приближалась весна. Дни становились больше. Дворжак думал о Высокой, его съедала тоска. Наконец он не выдержал, придрался к оче­редной задержке выплаты денег в консерватории, что случалось и раньше, купил билеты на пароход и, не дожидаясь окончания учебного года, 16 апре­ля 1895 года уехал на родину. Коваржику, Жанетте Тэрбер и коллегам он сказал, что его зовут в Пра­гу неотложные дела и осенью он, возможно, опять вернется, а про себя решил, что никогда больше не пересечет океан.
В Праге жизнь Дворжака очень скоро вошла в привычную для него колею: рано утром прогулка в городской сад или на Главный вокзал к поездам, затем завтрак, напряженная работа. После обеда - часок в кафе среди друзей-музыкантов, где обсуж­дались все артистические и музыкальные новости, а вечер на концерте или в кругу большой дружной семьи. Ожил дом на Житной, наполнился музыкой.
Осенью Дворжак возобновил занятия в Праж­ской консерватории. Желающих поступить к нему в класс было, очень много. Он выбрал себе двенад­цать учеников и с радостью стал отдавать им свои утренние часы. На письма из Нью-Йорка он отве­чал категорическим отказом. Жанетта Тэрбер, как и раньше, была очень настойчива и, даже получив отказ композитора, еще долго заверяла американ­скую общественность в том, что директором Нацио­нальной консерватории по-прежнему является Дворжак, что он работает над большим произведе­нием и поэтому пока задерживается в Праге. Но Дворжака это нисколько не волновало. Он снова был у себя дома и был счастлив. Конечно американские впечатления еще долго служили ему темой для бесед с друзьями и просто знакомы­ми. Но очень скоро на смену им пришли текущие дела.
При первой же возможности Дворжак поехал в Вену навестить Брамса. Этот верный друг его и покровитель неустанно оказывал ему неоценимые услуги. Хорошо известно, какой утомительный и малоприятный труд чтение нотных корректур. Для композитора нет ничего хуже. Однако Брамс вы­правил все корректурные оттиски печатавшихся у Зимрока Увертюр и «Думок» Дворжака, пока тот был в Америке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61