После смерти Брамса Зимрок начал собирать наследие великого композитора, издавать и пере­издавать его произведения. Помня, что еще в 1880 году Дворжак весьма удачно оркестровал четыре «Венгерских танца» Брамса и Брамс остался ими очень доволен, Зимрок снова обратился к Дворжа­ку с просьбой оркестровать фортепианные пьесы Брамса: Балладу и одно Интермеццо из ор. 118 и Рапсодию из ор. 119, так как знал, что Брамс сам хотел это сделать, но внезапная болезнь и смерть помешали ему.
«Не знаю никого, кого бы я попросил об этом охотнее, чем Вас, - писал Зимрок Дворжаку 8 ию­ня 1897 года, - никто не сделает это так красиво, искусно и мастерски!.. Дайте мне ответ. Меня очень бы порадовало, если бы Вы, кто Брамса так высоко ценил и любил, взялись бы за это, - это ведь для Вас легкая и благодарная задача!»
Мы не знаем, что Дворжак ответил Зимроку. Он жил в Высокой, вдыхал аромат сада и леса. При­сев на скамью, созывал к себе голубков, слушал их воркованье...
На следующий день по получении письма от Зимрока Дворжак взялся переделывать некоторые эпизоды третьего действия «Якобинца». А сочине­ния Брамса так никогда им и не были оркестро­ваны.
НА РУБЕЖЕ СТОЛЕТИЙ
Адольф Шуберт, директор Национального теат­ра, часто видел Дворжака в своем кабинете. Композитор приходил тогда, когда еще только им завершалась работа над каким-нибудь музыкаль­но-сценическим произведением, чтобы договорить­ся о его постановке. Приходил когда собирался пе­ределывать старые оперы или когда шли репети­ции его сочинений. Таким образом, Шуберт имел полную возможность изучить его манеры, повадки и привык к его странностям. Он знал, например, что Дворжаку бесполезно предлагать стул. Он все равно не сядет, а будет ходить по комнате, оста­навливаясь у письменного стола или перед окном. Случалось, во время беседы посредине фразы, не досказав мысль до конца, Дворжак умолкал. Взгляд его приобретал мечтательность. Шуберт уверял, что в такие моменты будто жаворонок вле­тал в душу Дворжака, начинал ему там напевать какие-то мелодии, которые композитор тут же при­нимался насвистывать. Спустя некоторое время Дворжак возвращался к прерванному разговору, не утрачивая его нити. Но бывало, что, также по­среди фразы, Дворжак поворачивался и уходил. Шуберт и к этому привык. Он знал, что через нес­колько дней Дворжак вернется и скажет: «Я при­шел договорить о том, о чем мы не договорили в прошлый раз». По глазам Дворжака, по часто ме­нявшемуся выражению лица, было видно, что в мозгу его почти все время шла напряженная рабо­та, и это делало его немного странным для окру­жающих. Но Шуберт с полным пониманием отно­сился к поведению Дворжака, по-своему любил его и радовался, завидев в дверях его плотную, коре­настую фигуру.
- Я только что встретил Ригера. Он сказал мне, что у вас есть какое-то «дьявольское» либрет­то, которое может меня заинтересовать, - выпалил однажды Дворжак, едва перешагнув порог. Он не любил тратить время на приветствия и сразу при­ступал к делу.
Шуберт достал из ящика тетрадь и подал ее Дворжаку. На обложке было написано «Овчар», но, просмотрев пару страниц, легко можно было убедиться в том, что не столько пастух Йирка иг­рает там главную роль, сколько толстая, хитрая, сумевшая даже черту досадить деревенская девуш­ка Кача, героиня популярной чешской народной сказки, которую первоначально литературно обра­ботала Божена Немцова, а потом Йозеф Кайетан Тыл переделал в пьесу.
Дворжак забрал либретто, чтобы на досуге вни­мательно его прочитать, а через несколько дней в «Далиборе» появилось сообщение: «Маэстро Двор­жак работает над новой оперой на текст «Черт и Кача» неизвестного автора».
Имя автора хранилось в тайне, пока не закон­чился конкурс на лучшее чешское либретто, прово­димый Национальным театром. Когда же были опубликованы итоги конкурса, выяснилось, что ав­тором либретто «Черт и Кача», получившего пер­вую премию, был молодой литератор Адольф Вениг, племянник Шуберта.
После сказочно-фантастических поэм оперные образы сказки давались Дворжаку без особого труда. За шесть дней мая были сделаны карандаш­ные наброски первого акта, а в последующие три­надцать- его партитура.
Вениг, пребывавший в совершенном восторге от того, что Дворжак взялся писать оперу на его либ­ретто, часто посещал композитора и делал все тре­буемые им изменения. Кое-что сокращал, а в тех местах, где сюжет развивался излишне стремитель­но, что мешало широте музыкального развития, до­бавлял отдельные реплики. Прежде чем начать пи­сать партитуру какого-нибудь акта, Дворжак, си­дя у рояля, детально разбирал с ним каждую сце­ну, подчеркивал то, что ему нравилось, и отмечал места, не удовлетворявшие его.
- А теперь, - обратился однажды Дворжак к Венигу, - скажите, вы представляете себе, как черт понесет Качу на спине? Легко сказать: на спине. И как он будет в это время петь?
Вениг стал говорить, что это невыполнимо толь­ко в том случае, если Кача будет очень тяжелой, а черт слабым.
- Ну, хорошо, - ухмыльнулся Дворжак и по­дошел к двери. - Вот здесь - ворота ада. Изобра­зите из себя черта и покажите мне, как вы это сделаете.
Венигу пришлось подставить спину, и они про­репетировали эту сцену, что привело обоих в весе­лое расположение духа...
Из Вены приходили пачки нот, которые нужно было внимательно просматривать, а потом писать о них свое заключение,- после смерти Брамса Дворжак был назначен австрийским привительством на его место в жюри по присуждению госу­дарственных стипендий.
Письмо военного министра империи, в котором Дворжаку предлагали принять участие в намечав­шихся празднествах в связи с пятидесятилетием царствования императора Франца-Иосифа, сочинив к этой дате торжественный марш, тоже отвлекло Дворжака от работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61