Ему не хотелось прославлять Габсбургов, попиравших независимость его роди­ны, но он не знал как отклонить сделанное ему предложение и не навлечь на себя гнев прави­тельственных кругов. Много раз, вместо того что­бы заниматься партитурой, он садился писать от­вет министру, но, изведя несколько листов бумаги, сердитый, недовольный собой, поднимался из-за стола и, хлопнув дверью, шел на воздух, чтобы легче было справиться с охватывавшим его волне­нием. Искренний и правдивый как ребенок, он не умел лгать, притворяться.
Президенту Чешской Академии наук Йозефу Главке пришлось выручать Дворжака. Чтобы ус­покоить его растревоженную душу, он собственно­ручно набросал ответ, где говорилось, что Двор­жак очень занят сочинением новой большой ора­тории для Англии и потому не сможет сейчас уде­лить достаточно внимания тому произведению, ко­торое осмелился бы посвятить «наймилостивейшему императору и королю». Это была ложь, но выг­лядела она весьма правдоподобно. Переписав своей рукой, Дворжак отослал письмо в Вену и какое-то время опять занимался «Чертом и Качей», со страхом ожидая последствий. Но все прошло глад­ко. После смерти Брамса Дворжак остался самой большой фигурой среди музыкантов Австро-Вен­герской империи, поэтому, очевидно, при дворе ре­шили не выказывать своего неудовольствия, и ком­позитора даже не лишили награды в юбилейные дни. Вместе с Антонином Бенневицем и Иозефом
Ферстером-старшим Дворжак получил медаль «За литературу и искусство». «Повесили мне на шею большую тарелку из золота», - говорил он шутя, когда заходила речь о его награждении.
Осенью новые события заставили Дворжака отложить работу над оперой. В середине ноября 1898 года в зале Конвикта состоялся концерт из его произведений и произведений Сука. То был торжественный музыкальный вечер в честь компо­зиторов, один из которых, как сообщали газеты, отмечал серебряную свадьбу, а другой вступал в брак с его старшей дочерью. Утром 17 ноября в костеле св. Штепана на Новом Месте прихожане с интересом разглядывали две супружеские пары, стоявшие у алтаря, толпившихся за ними родствен­ников, артистов Чешского квартета во главе с «паном профессором» Ганушем Виганом, выступав­шим свидетелем со стороны Сука. Священнослужи­тель, благословляя юбиляров и новобрачных, отме­тил, что двадцать пять лет тому назад в этом же храме были соединены жизни Антонина Дворжака и Анны Чермаковой.
Двойное семейное торжество по желанию Двор­жака праздновали в узком кругу. К праздничному обеду были приглашены только самые близкие. Но и их набралось так много, что два десятка фа­занов и две серны, присланные из имения графа Коуница, оказались вовсе не лишними. До позднего вечера ярко светились окна в доме на Житной и взрывы дружного хохота отмечали каждую новую выходку весельчака Недбала и проделки четырнад­цатилетнего сорванца Отакара, умевшего порази­тельно копировать дирижеров, включая своего знаменитого отца.
А тем временем на подносе в прихожей росла гора поздравительных писем и телеграмм. Они шли из Англии, Германии, Голландии, где Сук, объездивший с Чешским квартетом многие страны мира, имел ряд друзей и знакомых; шли из разных уголков Чехии и Моравии. «Если бы Вы увидели груды этих писем (их было, наверное, сотни две), Вы бы ужаснулись, - сообщал Двор­жак Гёблу. - Несколько дней мы работали над этим».
Один пакет из Вены, не содержавший поздрав­лений, больше всего обрадовал Дворжака. Там со­общалось, что 4 декабря в третьем филармоничес­ком концерте будет исполнена его «Богатырская песнь», что репетиции начнутся за неделю до кон­церта и что Дворжак очень порадовал бы музыкан­тов, если бы пожелал присутствовать не только на исполнении, но и на репетициях. В конце стояла подпись: «Преданный Вам Малер».
«Богатырскую песнь» Дворжак сочинил сразу вслед за «Голубком», и больше года эта симфони­ческая поэма, которой суждено было стать послед­ним инструментальным сочинением Дворжака, ле­жала без движения. Страстный поклонник музыки Дворжака, Ганс Рихтер ушел с поста главного ди­рижера Венской филармонии. На его место пришел Густав Малер. Как отнесется этот новый молодой дирижер к его творчеству, Дворжак не знал и по­тому занял выжидательную позицию. Первое пись­мо Малера с просьбой прислать что-нибудь новое для исполнения и теперь сообщение о близком кон­церте были хорошим симптомом. Они означали, что перемена музыкального руководства в Вене не изменила отношения к его музыке.
Дворжак поехал в Вену и работал там с Мале­ром. «Богатырская песнь», в отличие от четырех предшествующих симфонических поэм Дворжака, где преобладают лирические и фантастические об-
разы, написана в эпических тонах. Она не имеет программы, но содержание ее, во многом связан­ное с автобиографией композитора, говорит о борь­бе, испытаниях и победе.
Невольно вспоминаются слова Лароша, ко­торый охарактеризовал Дворжака «как само­стоятельный талант, образовавшийся при не­благоприятных обстоятельствах и победоносно вышедший из трудной борьбы». «Богатырская песнь» дает картину жизненного пути с подъемами и срывами, с радостью побед и горем провалов, с упорной борьбой и конечным триумфом человека, оставшегося, несмотря ни на что, верным своим идеалам и цели. В какой-то мере «Богатырская песнь» близка «Идеалам» Листа.
Последняя симфоническая поэма Дворжака - сложное, четырехчастное произведение, с красивы­ми мелодиями и могучим, эмоциональным звуча­нием оркестра. Все четыре части соединены в одно целое тематическим материалом. Изложенный вна­чале как запев барда или рапсода, он пронизывает все произведение, чтобы в конце превратиться в торжествующий финал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61