Ты ведь не собираешься проиграть деньги, правда?
– Не волнуйся, – сказал Говард и взял меня за руку, заметив, что она немножко холодная, взял ее своими обеими очень горячими руками, которые были горячими от жары в зале, а также от выпивки и еды. Но если у него руки были горячими, почему мои холодные? Женщины отличаются от мужчин. Я сказала это вслух, может быть, слишком громко, и захихикала.
Говард сказал:
– А теперь я собираюсь отвезти тебя обратно в отель.
– В постель, – говорю я и еще чуточку похихикала.
– Правильно, – сказал он, и глаза его как-то ярко блеснули, как бы сильно и триумфально. – В постель.
Как я уже говорила, Говард бывал очень-очень милым. Он заплатил по счету, не дав чаевых винному официанту, и мы отправились в постель.
Глава 10
Разбудил нас на следующее утро звонок телефона, и когда Говард ответил, то выяснил, это кто-то из «Дейли уиндоу» поджидал внизу в холле у входа и был бы очень рад, если б Говард мог пару минут выделить на интервью. Как я догадывалась, произошло вот что: портье или девушки в администраторской честным образом зарабатывали – может быть, регулярно – серебряк, давая «Дейли уиндоу» знать, какие интересные, знаменитые, или типа того, люди останавливаются в отеле. Разумеется, в этом отеле сроду не было по-настоящему больших людей – они всегда останавливаются в таких местах, где за апартаменты платишь пятьдесят фунтов, если не больше, – одна мелкота, те, кто выигрывает в лотерею, на телевикторине и прочее. Говард, по-моему, был немножко уставшим и чуточку сбитым с толку, потому что сказал очень тихо:
– Мы сейчас спустимся. – В самом деле, пора было вставать, уже минуло десять, а мы просто спали, как бревна. Говард одевался не так долго, как я, поэтому, когда был готов, сказал: – Я пойду вниз, в большой холл, закажу кофе, пока жду тебя. – Это было мило с его стороны, постоянная забота.
Во рту у меня была ужасная кислятина, и, конечно, зубной щетки не было, я намылила зубы мылом, чуть-чуть не стошнила, потом прополоскала весь рот и чувствовала себя просто жутко. Но я была храброй девушкой, так что оделась, накрасилась, тщательно причесалась, набросила шубу на руку и поехала в лифте вниз. Я была одна в лифте, спускавшемся с нашего этажа, а лифтер был иностранец, и пахло от него по-иностранному, сплошной чеснок, и он не сводил с меня глаз, полных Огромного Восхищения, даже немножко стонал и причмокивал языком, прежде чем остановился этажом ниже, впустив богатую толстую пару. Теперь можно было сказать, что и голова моя чуть-чуть побаливала.
Я вошла в холл и увидела Говарда, изо всех сил спорившего с молодым мужчиной в дождевике, а на столике стояли два посеребренных кувшинчика, с кофе и с горячим молоком, которые я заметила с большой радостью. Оба встали, когда я подошла, а потом снова сели, и Говард продолжал в пух и прах разносить того самого молодого парня. Молодой парень казался милым, с волнистыми черными волосами, редевшими на висках, и с какими-то затравленными глазами. У него был нездоровый вид, который я могу назвать только лондонским, очень бледный, болезненный, будто он жил на одних булках с сосисками из столовки. Я налила кофе, выпила, и мне стало на несколько тонн легче. Говард говорил:
– Наши стандарты рухнули ко всем чертям, и за это несут ответственность такие газеты, как ваша. Потворство, вот что это такое. Простое угождение самым низменным побуждениям всех ваших читателей.
– Включая вас, – сказал молодой человек.
– Да, – сказал Говард. – Я читаю ее. У вас есть какие-то возражения?
Молодой человек улыбнулся. Видно было, что Говард в то утро совсем сбился с толку и сам себе противоречит.
– Вовсе нет, – сказал молодой человек. – Как раз очень приятно. Вам никогда в голову не приходило, что, может быть, кое-кто покупает ее потому, что терпеть эту газету не может? Нас не интересует, почему ее покупают. Я хочу сказать, наше дело – ее продавать.
– Упадок, – сказал Говард. – Я имею в виду королевский английский. Сплошные «наверно» да «прямо сейчас», угождение тинейджерам.
– У тинейджеров деньги есть, – сказал молодой человек. – Мы им даем то, чего они хотят.
– Откуда они знают, чего хотят? Откуда хоть кто-нибудь знает? – сказал Говард. – Ну, если тебя просто тянет к сексу и к музыке легкого типа, к песням, от которых тошнит, а эти ребята все пальцами щелкают в каком-то дурацком экстазе, тогда… Я имею в виду, если вы так низко опускаетесь, обращаясь, само собой разумеется, к большинству, стало быть, большинство в основном дураки и просто типа животных.
– Это демократия, – сказал молодой человек. – То есть вроде того. Люди вправе иметь что хотят. Что, по-вашему, было бы лучше? Мы их обучаем, рассказываем, как себя надо вести, что думать и прочее; кто коммунист, кто фашист.
– Я-то думал, у вас есть обязанности, – сказал Говард в своей очень упрямой манере.
– У нас есть обязанности, – сказал молодой человек, – и они заключаются в том, чтобы давать читателям то, чего они хотят, то есть за что они платят.
– Сплошная чепуха, – пробормотал Говард. – Я только молю Бога, чтобы мог ясно выразиться.
– Вы вполне ясно выразились, – сказал молодой человек. – Ну, я на самом деле хотел бы узнать, что вы собираетесь сделать с выигранной тысячей фунтов.
– Я собираюсь превратить ее в сто тысяч, – сказал Говард. – Вот что я намерен попробовать сделать, и сделаю.
– Биржа? – спросил молодой человек.
– Нет, – сказал Говард. – Лошади.
Я ничего не сказала, и молодой человек тоже.
– В субботу ноябрьский гандикап, – добавил Говард.
– У вас есть какая-нибудь особенная система? – спросил молодой человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59