Это было ужасно. Я сидел и никак не мог освободиться от навязчивой идеи собственного высокомерия. Возможно, я был всего лишь маленький тщеславный глупец горожанин, хотевший незаметно для всех изжить свои обиды. Я уже начал опасаться медленного вызревания во мне надменности к людям. И в этот момент я увидел на другом конце террасы лицо фрау Кифер. Она сидела там со своим мужем и ребенком. Ужас тут же затмил все мысли о высокомерии. Фрау Кифер поднесла к губам чашку, а ребенок тыкал ложечкой в мороженое. Господин Кифер сидел неподвижно рядом с женой и смотрел по сторонам. Я находился достаточно далеко от них и чувствовал, что один только вид фрау Кифер снимает тяжесть с моей души. Я все время спрашивал себя, как будет с нами дальше, со мной и фрау Кифер, когда я примерно через две с половиной недели вернусь учеником на фирму. Я стал наблюдать за ее ребенком, как тот, несмотря на всю свою неуклюжесть, с огромным удовольствием кормит мать маленькими кусочками мороженого. И мать тоже была очень довольна тем, что дитя кормит ее. Похоже было, что ребенок готов скормить матери всю порцию мороженого. И эта впечатляющая готовность принести себя в жертву неожиданно дала ответ на мой вопрос, как будет дальше со мной и фрау Кифер: да никак, ничего дальше не будет, потому что ничего и не было. Я изучал естественные движения фрау Кифер в кругу ее маленькой семьи. Людям необходимы время от времени перемены, чтобы уверенно жить дальше с прежними своими привязанностями и свято блюсти семейные узы. Мое приключение с фрау Кифер погружалось в приятную атмосферу полунебытия. Господин Кифер поднял руку и положил ладонь на спину жены. Я увидел, что на его руке, ласкающей ее, отсутствуют два пальца – безымянный и мизинец, возможно производственная травма. Я мог бы сейчас подсесть за стол рядом с семейством Кифер. Господину Киферу я бы сказал, что его жена относится к тем людям, без расположения которых я не смог бы сделать в жизни ни одного шага дальше. И поскольку я уже давно понял относительную незначительность любых треволнений, то я и не придал бы никакого значения цинизму своих слов. Господин Кифер согласился бы со мной. И не стал бы спрашивать, что конкретно я имею в виду, потому что он принципиально не собирался вникать в полуграмотные формулировки какого-то ученика. К сожалению, тишина вокруг меня была нарушена. Слева от меня две очень пожилые дамы говорили о том, что старые деревянные сиденья на унитазах были намного приятнее, чем новомодные из пластика. Справа от меня молодая женщина утверждала, что цвет глаз у человека с возрастом теряет свою интенсивность до полного обесцвечивания в глубокой старости. Я взял свою корзину, расплатился и ушел. Отсюда до редакции было рукой подать. Я постарался, чтобы чета Кифер не заметила меня, когда я уходил. Свою корзину с представительским набором я подарил фройляйн Вебер. Я вынул корзину из пластикового пакета и поставил ей на письменный стол. Фройляйн Вебер была в восторге от подарка и поцеловала меня в щеку. Я постоял какое-то время в дверях, с удивлением глядя на ее неподдельную радость.
В субботу вечером около половины девятого я вошел в ярко освещенный зал пивного подвала «Бюргерброй». Самый нижний этаж был частью огромного, занимавшего несколько этажей питейно-развлекательного комплекса. На первом этаже размещался ресторан с «традиционной немецкой кухней» (так значилось на вывеске рядом с входом), на втором этаже находился ночной бар для людей «с повышенными требованиями» (извещала вывеска у дверей), а внизу в подвале имелась еще большая танцплощадка и сцена для «артистов из народа» (так гласила нижняя строчка очередной вывески). В этот вечер подвал стал ареной для заключительного вечера двухнедельного марафона, называвшегося УЧ-МО-КА. УЧ-МО-КА было сокращением, означавшим «Участвовать может каждый». Действительно, каждый из присутствующих здесь, кто считал, что он может что-то продекламировать, спеть или показать на сцене, выходил и демонстрировал свое искусство. Эти вечера самодеятельности очень любили в городе. Не было ни одного свободного столика. Кельнеры внесли в зал дополнительные столы и стулья. На сцене играл джаз из трех музыкантов, некоторые молодые пары танцевали. Кругом сидели принарядившиеся бюргеры и держали в потных руках ноты и инструменты. С ними пришли родственники и друзья, которые все время их успокаивали. И хотя они еще не выступили, члены их семьей уже обращались с ними как с будущими звездами. Жены и дочери, то и дело подходя к ним, беспрестанно их целовали и вытирали пот со лба. Я протиснулся вперед к длинному столу для прессы, там уже сидело четверо моих коллег. Хозяин заведения поприветствовал меня и протянул мне список участников сегодняшнего вечера самодеятельности. Молодая особа разносила шампанское и спрашивала, нет ли у представителей прессы каких особых желаний. Шеф заведения поднялся на сцену, музыканты смолкли, танцующие пары заняли свои места, устроитель праздника поприветствовал артистов и публику. Пять певцов, три артиста с цирковыми номерами, три фокусника и один юморист будут развлекать вас сегодня вечером, объявил он. Он представил жюри, в состав которого входил он сам, а кроме него один представитель из местного общества содействия развитию туризма, дама из городской музыкальной школы, господин из объединения гостиниц и ресторанов и некая важная персона из франкфуртского концертного агентства, его шеф представил как особо компетентное и влиятельное лицо в вопросах исполнительского искусства. Раздался шквал аплодисментов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47