Теперь Астапов ощутил испуг — только теперь? Он попытался стряхнуть с себя сантименты, но из мира исчезла железная воля Ильича, основанная на знании законов истории, и Земля словно сошла со своей оси. Воробьев холодно улыбался пациенту.
Крупская наблюдала, стоя в дверях, как Воробьев открывает чемодан. Доктор достал цилиндрический сосуд, наполненный светящейся зеленой жидкостью. Вставил его в держатель на штативе капельницы у кровати и подсоединил к шнуру. Закрепил сосуд высоко над головой пациента. Ильич следил одновременно за ним и за Сталиным, который стоял в самом дальнем углу комнаты и поглаживал подбородок.
— Что это такое? — настойчиво спросила Крупская.
— Лекарство, — ответил Сталин; слово прозвучало более резко и гораздо менее правдоподобно, чем ему хотелось бы.
Воробьев измерил пульс и температуру Ильича, потом еще раз, с особой тщательностью, сделал замеры на черепе. Видно было, что он все проделывает механически, умело, профессионально, но лицо его вспотело, и он тяжело дышал. Он тоже наконец осознал, что это — Ильич . Он назвал какие-то цифры, и Кожевников записал их в книжечку, которую Воробьев ему вручил. Каким-то загадочным образом Кожевников превратился в воробьевского ассистента. Крупская поняла, что в комнате, и до этого тихой, настала удушающая тишина, в противовес крику, который рвался у нее из головы. Воробьев прощупывал вены Ильича.
— Что вы делаете?
На этот раз никто не ответил. Воробьев, тяжело дыша, вставил иглу капельницы в артерию на левой руке Ильича. На этот раз вождь не дернулся. Кожевников потемнел лицом. Он, некогда один из самых блестящих молодых врачей Империи, понял, какую невыгодную сделку заключил со Сталиным. Когда жидкость пошла через капельницу, Воробьев указал на подключенный к ней датчик.
— Начальная установка — два кубических сантиметра в минуту. Препарат следует вводить как можно более постепенно, следя за пульсом субъекта. Я считаю, что, исходя из состояния субъекта, эта фаза процедуры потребует от восьми до десяти минут.
— Что это за препарат? — перебила его Крупская.
— Исключительно для блага Ильича, — сурово объявил Сталин, чье терпение было на пределе.
— Лжец! — закричала Крупская.
Она бросилась на капельницу, протягивая руку к игле, вонзившейся в руку мужа. Для своих размеров Крупская двигалась на удивление быстро. Ближе всех к ней был товарищ Астапов, который, по крайней мере, на протяжении нескольких кадров наблюдал за происходящим так, словно это был кинофильм. Он почти что слышал щелканье зубчатых колесиков о перфорацию по краям пленки. Ильич, Крупская, Сталин: герои революции! Но это был не фильм, и Астапов уже давно решил, кому хранить верность. Он поймал Крупскую, погасил импульс ее движения, и оба свалились на тело Ильича, который все видел. Крупскую страшно поразило, что из всех присутствующих ее схватил именно Астапов.
— Ты! — вскрикнула она. — Как ты смеешь!
Они были притиснуты друг к другу. Она весила не меньше Астапова, и, хотя он не пускал ее к капельнице, ее невозможно было оторвать от Ильича. Астапов никогда раньше не подходил так близко к Крупской. Ее тело издавало кислый уксусный запах.
Теперь на нее бросился и Сталин:
— Это делается для блага революции!
— Все, что ты делаешь, ты делаешь только из жажды власти!
— Уйди с дороги, сука, иначе история тебя раздавит.
— Я насквозь вижу это врачебное шарлатанство. Вы хотите его убить.
— Напротив, — грубо сказал Сталин, — мы хотим его обессмертить.
Ильич услышал, и, собрав все, что осталось от его титанической, двигающей миром жизненной силы, сумел ответить: самую малость прищурить левый глаз. На Астапова это подействовало как пощечина, так что он едва не выпустил Крупскую.
Она заговорила от лица своего мужа.
— Мнение Партии на этот счет недвусмысленно: мы не собираемся заменять одно суеверие другим.
Вмешался Воробьев, давая понять, что его это оскорбило:
— Разумеется нет, товарищ Крупская. Мои методы абсолютно научны.
Сталин отмахнулся:
— Сейчас, когда мы у власти, нам надо думать, как защитить себя от внешних и внутренних врагов. Нам не удастся это сделать, если Ильич будет гнить в земле.
Раздался шум, грубый, нечеловеческий — прямой, бессловесный протест. С лица Ильича исчезла застывшая гримаса. Он был в полном сознании и прекрасно понимал роль каждого из заговорщиков, но Астапов, который предал его жену и грубо обошелся с ней, получил полную дозу сокрушительного презрения. Астапов не мог отвести взгляд. С вождем страны Советов произошла очередная перемена: он затрясся и начал хватать ртом воздух. Воробьев взял его запястье.
— Первая стадия пройдена. Профессор Кожевников, увеличьте подачу до четырех кубиков.
Кожевников, стоявший у регулятора, не в силах был пошевелиться.
— Вы его убиваете! — закричала Крупская. — Убийцы! Предатели рабочего класса! Помогите, ради Бога, кто-нибудь, помогите!
Сталин оттолкнул Кожевникова и сам повернул регулятор. Ильич еще раз нечленораздельно хрюкнул. Сталин тоже что-то невнятно бормотнул в ответ. Никто никогда не узнал, что сказали друг другу эти двое: и вообще ни Партия, ни народ никогда не узнали, что Сталин присутствовал при кончине Ильича. Этот факт будет так глубоко засекречен, что Астапов скоро начнет бояться за себя. Это воспоминание, спрятанное глубоко в тканях его тела, словно опухоль, в конце концов погубит его, как и Воробьева, Крупскую, Кожевникова и двух сиделок. В будущем, после поражения правых и левых уклонистов, падения и изгнания Троцкого, начала культа личности, чисток — всему этому Астапов будет до последней минуты незримо содействовать — он начнет воображать, что двое мужчин действительно обменялись словами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82