— Но летчики вечно где-то в небе летают. А что это за замок на острове?
С парохода им гораздо лучше видно башню, она возвышается на холме под купой деревьев.
— Там только башня. А замка никогда и не было. И башня вовсе не такая высокая, как отсюда кажется. Мы с тобой туда сходим. Там даже столы стоят, можно позавтракать. Папапуф очень любит рассказывать про эту башню, придумывает разные невероятные истории и каждый раз завирается все больше и больше, потому что не помнит, что раньше говорил.
Рядом с ними кто-то разворачивает веревочную лестницу, и вот уже появляется красивая серебристо-черная голова, с которой стекает серая вода. Незнакомец прыгает на палубу и энергично трясет головой, чтобы из ушей вылилась вода.
— Вы хороший пловец, но в другой раз предупреждайте нас, — говорит человек с лестницей.
— Слава богу, она уже на месте, — объявляет незнакомец с облегчением.
— Кто? Кукушка или лягушка? — спрашивает Джейн, которая довольно равнодушно встретила его возвращение.
— Моя подводная лодка. Я назначил ей здесь свидание через три дня, но она прибыла раньше срока.
— А может, там его брат? Он ведь на войне, командир подводной лодки.
— Нет, нет. Моя лодка совсем маленькая, только для прогулок. Двухместная. Ты поедешь со мной?
— С вами? Ни за что на свете! Но может быть, вы нам ее дадите? Мы ведь уезжаем навсегда.
— Любопытно. Я тоже. Жаль, что там всего два места. Кому-то одному придется остаться. А куда вы направляетесь? Расскажи-ка!
— Я хочу на берег. Вы еще грязнее стали, и от вас пахнет мазутом.
Он берет свои туфли, носки, галстук, пиджак, и они возвращаются к белым мосткам.
— Понравилось им у нас? — спрашивает человек у мостика.
— Так понравилось, что они столкнули меня в лужу нефти. В следующий раз ее надо заблаговременно осушить,
— К вашим услугам, — отвечает человек, вежливо улыбаясь.
Он бросает все свои вещи на сиденье машины, дверцу которой все еще держит открытой человек в куртке с золочеными пуговицами.
— Зачем же вы бросили туда свои вещи? — спрашивает Джейн.
— О, я могу бросить их в реку, если тебе так больше нравится.
— Вы ведь отдали ему машину. Она теперь не ваша.
— Еще моя до восьми часов вечера.
— Почему это? Вы жульничаете.
— Потому что в восемь отплывает пароход. А мне еще надо кое за кем заехать.
— А как же мы? — не отступает Джейн.
— Отвезем вас сейчас в ваш замок. Это вопрос решенный. Где ваш вагон с косулями?
— Да это совсем не то. Вагон только на ночь, мы там спим. А сейчас наш замок у мамы Пуф.
Он открывает им заднюю дверцу, усаживается рядом с ними и говорит шоферу:
— К маме Пуф!
Но сейчас в его красивом, глубоком голосе сквозит нежность.
Машина дает задний ход, потом проезжает вдоль всего парохода, и он впервые замечает, что спереди на нем выведено золотыми буквами название: ТАДУССАК.
— Это по-индейски?
— Ты ведь знаешь индейский язык лучше меня. А это название того места, куда я еду, оно там, где начинается море, в двух днях пути отсюда.
— Значит, мы не встретимся, — объявляет Джейн. — Мы-то ведь уже в стране Великого Холода, а она куда дальше, чем страна индейцев.
— Ну что же, я заеду на обратном пути в страну Великого Холода. Это будет мое последнее путешествие.
— На подводной лодке?
Он надевает носки и туфли и ничего не отвечает. И они едут к маме Пуф в голубой машине человека в голубом.
— Я, кажется, понял, в чем дело. Он вовсе не Голубой Человек, а человек в голубом.
Они выходят из бакалейной лапки мсье Пеллетье. Джейн сосет карамельку с корицей, но у нее плохое настроение. Пришлось чуть ли не умолять ее съесть конфетку; она уверяет, что раньше эти карамельки были совсем другими, от них во рту было прохладно, а сейчас ее просто тошнит и, только чтобы доставить ему удовольствие, она согласилась попробовать. Тем не менее она принялась сосать вторую, покуда он отдавал коробку Крысы хозяину и говорил ему про Ласку; но, наверно, лучше ему было промолчать, потому что мсье Пеллетье разозлился и велел ему заткнуться. А за коробкой они все-таки заехали, не забыли, хотя Ласка совсем помрачнел, увидев голубую машину. В самую последнюю минуту он вдруг вспомнил про Крысу, вспомнил так потрясшее его лицо Крысы, скачущего на лошади в брюхе ночи — а ведь перед этим Крыса был таким счастливым, так по-детски радовался, что рядом с ним Баркас и Банан, хотя они были помоложе его, казались почти стариками, — и он испугался, что подведет Крысу, и попросил человека в голубом заехать на рыночную площадь.
— Рада бы доставить тебе удовольствие, но я больше не могу. По-моему, в них вообще никакой корицы нет.
Она выплевывает конфету, но все же не бросает коричневый кулек, где еще осталось штук десять конфет.
— Не знаю, что уж ты такое понял? Какая разница, голубой он или в голубом? Подумаешь, перестал быть серьезным! Да это у него такая игра, а играть в нее ему очень просто, потому что денег у него куры не клюют: только самые богатые богачи могут позволить себе сходить с ума.
— И вовсе он не сумасшедший. Ты же сама сказала, у него в глазах слезинки замерзли.
— Значит, что-то в нем повредилось. А вообще, видел ты когда-нибудь совсем сухие глаза?
— Конечно. У Свиного Копыта, вороны из замка, которая пинала нас ногой. И у тетки Марии на самом деле тоже глаза сухие, хотя и слезятся все время, но это такая болезнь.
— Я сегодня весь вечер с места не сдвинусь, у меня прямо ноги отваливаются. И все равно я не понимаю, какая разница: голубой или в голубом.
— Как тебе объяснить… Наверно, с ним то же, что и с нами. Вот мы могли бы говорить кому-то «папа», но не говорим, потому что наши отцы так заняты войной, что им не до нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101