Он ответил, что пойдет туда, но попозже, а она может запирать на здоровье все, что ей угодно.
И тут же заснул прямо на галерее, любуясь Джейн, которая в полном одиночестве гуляла по полю среди цветов и пчел — ведь ее мать и тот мужчина сказали, что запирают квартиру на замок, чтобы им никто не мешал, — и вдруг она исчезла за красным солнечным занавесом, а он пытался вплавь забраться на него, но сорвался и упал вниз в полную темень, и какие-то невидимые скользкие животные облепили его с ног до головы, и он вот-вот задохнется в этой тысячеглазой тишине.
Ему не сразу удается проснуться, стряхнуть с себя всех этих животных с мягкими и скользкими лапами, но вот снова перед ним кроваво-красный занавес, и он слышит:
— Эй, Пьеро… Спускайся скорей на улицу!
Маленькое, обожженное солнцем личико появляется в приоткрытой двери, и тоненькая ручка, вся в веснушках, отчаянно машет ему.
— Ну скорее! Они пошли забрать вещи из машины.
Он бросается к ней и стискивает ее в объятиях с такой силой, что она вскрикивает:
— Ой, больно! Поцелуемся внизу. Скорее.
Он спускается за ней по лестнице, слишком узкой для двоих, на Джейн платье красивого бледно-желтого цвета — вот он какой, цвет загородной прогулки, — на груди зеленая вышивка, и вся она кажется ему такой красивой, чистенькой, что он старается ступать как можно осторожнее, чтобы не поднялась пыль. А когда она попадает в солнечный луч, пробивающийся через маленькое грязное окошечко, у него останавливается сердце — таким чудесным кажется это золото, и так страшно, что оно вдруг исчезнет.
Едва они выходят на улицу, она жадно прижимает к его губам полуоткрытый ротик, пахнущий малиной. И вновь после разлуки она кажется ему похорошевшей, лучезарной, хрупкой, и сердце у него переворачивается при мысли, что она вернулась только ради него и может вдруг растаять, как золотая пыльца сумерек. Его даже поражает, что ее ладошка, лежащая в его руке, такая, казалось бы, воздушная, что-то весит.
— Ну и спишь же ты, еле-еле тебя добудилась.
— Я не спал. Я был мертвым. И если б ты вернулась только ночью…
— К счастью, там полно комаров! Поэтому мы и вернулись так рано. Взгляни на мои руки.
Он долго гладит ее тонкие руки и ощущает под пальцами вовсе не комариные укусы, а все то далекое солнце, которое весь день лило на нее свое золото. Волосы у нее опять туго стянуты и завязаны сзади, и там на шее, тонкая кожа, оттененная розовыми ушками, кажется совсем белоснежной, и он целует ее в затылок, ощущая губами невидимые волоски.
— Ты спал без задних ног. Больше я с ними никогда не поеду. Они меня все время гнали от себя, а мама обращалась ко мне, только чтобы сказать, что я плохая девочка. И к ним еще приезжали друзья…
— Послезавтра меня отдадут в другой дом. Дядя уже договорился с директором.
— Эти их друзья только и делали, что пили вино, щипали меня за попку и хватали маму за все места. За городом куда хуже, чем в городе, Пьеро.
— А цветы, птицы, звери…
— Ни птиц, ни зверей. Только газоны и столики, за которыми пьют, да старая вонючая кровать.
— А я зато видел белку. Из-за нее чуть-чуть не упала женщина, которая ждет ребенка.
— Врешь! А где?
— На кладбище. Это была моя загородная прогулка.
Они уже на углу улицы Визитасьон, и он с гордостью замечает, что все прохожие, даже женщины, оборачиваются и смотрят ей вслед, правда, большинство женщин глядят на нее со злостью, словно их так и подмывает заляпать ее грязью.
— Что ты сказал про директора?
— Послезавтра меня упрячут в новый дом. Но тебе, кажется, до этого нет дела?
Она бросает на него взгляд, полный отчаяния и бессилия.
— Это очень серьезно, Пьеро. Значит, нам надо убежать сейчас же… или почти…
— Да, пока они ничего не пронюхали. А ты, ты теперь уверена, что больше не любишь маму?
— Я ее ненавижу! — кричит она, и ее рука, которую он держит в своей, сжимается в кулачок. — Она там выпила черт знает сколько, хохотала, как дурочка, а потом они понесли такое, и она вместе со всеми, словно их тошнило словами. И знаешь, что она им сказала?
— Что ты убежишь со мной на край света!
— Мне не до шуток, Пушистик. Она сказала, что три месяца назад получила письмо, и в нем было написано, что daddy, подожди, я должна точно вспомнить, слово в слово… и она смеялась, понимаешь!
— Я поколотил тетку Марию, потому что она говорила гадости про моего отца.
— Почему ты никогда не говоришь папа?
— Потому что…
Он замолкает, ведь даже про себя, ночью в постели, он никогда не произносил этого слова.
— Он пропал без вести где-то над Германией. Вот что она сказала, слово в слово. Это значит, что он умер, а она смеялась с чужими людьми.
— Что ты, мой золотистый мышонок! А парашюты? Уж твоя-то мать про них знает лучше, чем кто-нибудь. Летчики опускаются на землю, как большие бабочки, и сразу прячутся. Скоро ты наверняка получишь о нем весточку.
— Это она получит. А мне ничего не скажет, ведь ей это все смешно.
— Ладно, сегодня вечером мы убежим на край света, на этот раз на тебя, кажется, можно положиться.
— Можно, можно, Пушистик. И я ничуть не боюсь. Клянусь, чтоб у меня язык отсох!
Он останавливается посреди тротуара и пристально глядит на нее сквозь внезапно набежавшие слезы; она такая красивая и хрупкая, что в это трудно поверить, и такая чудовищная несправедливость, что им не разрешают остаться у мамы Пуф, а сегодня они, наверно, в последний раз играют вместе в кругосветное путешествие, другой возможности у них просто не будет, и он не может ничего от нее требовать, он не имеет права, потому что у нее все-таки есть мама, и хотя ее мама странная и холодная, совсем как старая дева, но все-таки она красивее их и разговаривает совсем по-другому, и вообще всякая мама хоть немножко да любит своего ребенка, даже если не всегда это показывает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101