Еще оставались шансы на место у прохода, но только если попасть в самое начало очереди, и то не факт.
При посадке, вынимая из сумки паспорт, Пруди рассыпала карточки. «Хочешь сыграть в "Собери всю колоду"?» — как-то спросила она у матери. Этой шутке ее научили в детском саду. «Давай, — ответила мать, а когда Пруди раскидала все карты, попросила: — Будь добрым эльфом, собери за меня».
Пруди упала на колени и бросилась подбирать карточки. Люди перешагивали через нее. Кто-то рвался вперед. Надежда на место у прохода погибла. До самолета Пруди добрела в слезах. За колой, в качестве успокаивающего дзенского упражнения, она пересчитала карточки. Их оказалось сорок две, так долго Пруди готовилась. На всякий случай она сосчитала еще раз.
Сначала она решала кроссворд в журнале. Потом смотрела в иллюминатор на пустое небо. Все хорошо. Разумеется, ее мать sain et sauf, и Пруди категорически отказывалась притворяться, что это не так.
Сон Пруди:
Во сне Джейн Остен водила Пруди по комнатам большого особняка. Джейн совсем не похожа на свой портрет. Она скорее напоминает Джослин и временами даже превращается в Джослин, но все-таки это Джейн. Подтянутая, современная блондинка в широких шелковых брюках.
Они стоят на кухне, такой же бело-голубой и медной, как у Джослин. Джейн и Пруди сходятся на мысли, что для кулинарных тонкостей обязательно нужна газовая плита. Джейн говорит, что у нее самой, судя по отзывам, неплохо получаются французские блюда. Она обещает попозже что-нибудь приготовить для Пруди, но та знает, что Джейн забудет.
Они спускаются в винный погреб. Вдоль темной стены тянется решетка для бутылок, однако в большинстве ячеек сидят кошки. Их глаза поблескивают в темноте, словно монеты. Пруди хочет об этом сказать, но решает, что неудобно.
Потом она, хоть и не поднималась по лестнице, вдруг оказывается наверху — одна, в коридоре со множеством дверей. Она дергает несколько, но все закрыты. Между дверьми висят портреты в натуральную величину и зеркала. Они расположены так, что каждый портрет отражается в зеркале напротив. Пруди может встать перед зеркалами и увидеть себя вместе с изображенным человеком.
Снова появляется Джейн. Теперь она куда-то спешит, тащит Пруди за собой мимо дверей и резко останавливается.
— Вот где мы разместили твою мать, — говорит она. — Думаю, ты заметишь кое-какие улучшения.
Пруди в нерешительности.
— Открой дверь, — приказывает Джейн, и Пруди открывает. Вместо комнаты за дверью оказывается пляж, парус, остров вдали и океан, насколько хватает глаз.
Июнь. Глава четвертая, в которой мы читаем «Нортенгерское аббатство» и собираемся у Григга

На следующую встречу Пруди не пришла. Джослин принесла открытку, чтобы мы ее подписали. Она сказала, что это соболезнования; пришлось поверить на слово, так как все было по-французски.
Картинка выглядела достаточно строго — море, дюны, чайки и прибой. Врачующая природа, что-то в этом духе, — холодное утешение.
— Так грустно, что ей пришлось отменить путешествие во Францию, — сказала Сильвия и смущенно отвела взгляд: едва ли это было самым грустным.
Джослин тут же подала голос:
— Ты знаешь, что она там ни разу не была.
Почти все мы тоже потеряли матерей. Минуту мы сидели, тоскуя по ним. Солнце розовело на западе. Деревья пышно зеленели. В прозрачном и теплом воздухе плавали ароматы травы, кофе, плавленого бри. Как бы нашим матерям здесь понравилось!
Аллегра наклонилась и взяла Сильвию за руку, погладила пальцы, отпустила. Сегодня Сильвия выглядела необычайно элегантно. Она коротко подстриглась, как Аллегра, надела длинную юбку и облегающий рыже-алый топ. Накрасила губы помадой сливового цвета, выщипала брови. Нас порадовало, что Сильвия достигла этой неотразимой стадии в разводе — боевой дух, умопомрачительный наряд.
Аллегра, как всегда, оделась ярко. Джослин — классически. Григг — непринужденно: вельветовые брюки и зеленая футболка. Бернадетта уже пролила соус на свои штаны для занятий йогой.
Штаны были усеяны оливковыми и голубыми цветочками, а теперь появилось еще и бурое пятно на животе. Впрочем, пятно можно было и не заметить. Можно было вообще не смотреть на штаны. Дело в том, что с момента нашей предыдущей встречи Бернадетта успела разбить очки, и сейчас их удерживал внушительный ком скрепок и скотча.
Возможно, они даже не разбились. Возможно, она просто потеряла винтик.
Мы собрались у Григга. Некоторые сомневались, хочет ли Григг когда-нибудь устроить вечер, а некоторые думали, что нет, и уже сердились. Мужчины вечно ожидают поблажек; они никогда не готовят праздничный ужин, жены пишут за них благодарственные письма, жены рассылают открытки. Когда наше терпение уже затрещало по швам, Григг предложил обсуждать «Нортенгерское аббатство» у него дома: ведь, наверное, только ему «Аббатство» пока нравится больше всего.
Нам не верилось, что такое бывает. Мы надеялись, Григг не хотел нас поразить. Нельзя же привлекать к себе внимание за счет Остен.
Любопытно было посмотреть, как живет Григг. Многие из нас не видели холостяцкую квартиру с семидесятых. Мы представляли себе зеркальные шары и Энди Уорхола.
А получили светильники в виде связки перцев и Беатрикс Поттер. Григг снимал уютный кирпичный коттедж в дорогом районе города. Жестяная крыша, веранда, увитая виноградом. Внутри была спальня на мансарде и такой маленький камин, каких мы в жизни не видывали. В феврале, сказал Григг, этот камин обогревает весь дом; правда, поленья туда не помещаются, а как нарубишь щепок, так и огонь не нужен: взмокнешь как мышь.
Мы узнали коврик у дивана — из каталога «Санденс», с маками по краям, какой и сами хотели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72