Ни одна женщина не могла выбрать себе партнера по собственному усмотрению. Это делал за нее Максвелл-старший. Он изучал свои племенные книги, подбирая мужчин и женщин, обещающих наилучшее потомство. Составив пару, он помещал ее в хижину и ждал, пока женщина забеременеет. Затем мужчину возвращали обратно в холостяцкий барак, где он томился, пока не наступало время снова спарить его – опять-таки с новой женщиной, подобранной Максвеллом.
Подобная технология по производству потомства была причиной частых споров супругов Максвелл. Миссис Максвелл отличалась религиозностью и полагала, что рабов надо женить, что каждая пара должна представлять собой семью. Она даже выстроила в конце невольничьего поселка маленькую часовню с колоколенкой и колоколом. Там она проводила воскресные богослужения, если не подворачивался бродячий чернокожий проповедник; Максвелл же считал, что рабов нельзя смущать религией.
Богослужения пользовались популярностью, хотя присутствие на них оставалось добровольным. Однако согласившись скрипя сердце на возведение часовни, Максвелл категорически возражал против бракосочетания своих рабов. Запрет был наложен даже на примитивную брачную церемонию, привезенную из Африки. Ему не требовались семьи на плантации и взаимная привязанность невольников: их растили на продажу, следовательно, они относились совсем к иной категории, чем рабы, которые рождались, проживали всю жизнь и умирали у одних и тех же хозяев.
Считая малолетних детей, подростков и взрослых мужчин и женщин, в Фалконхерсте набиралось сотни три рабов. Уоррен Максвелл практиковал ежегодный сбыт крупных партий товара. Выбор падал прежде всего на женщин, дававших потомство от одного до трех раз. Так как он запускал в воспроизводство девушек начиная с пятнадцатилетнего возраста, идеальный возраст для продажи наступал в восемнадцать лет, причем Максвелл предпочитал продавать матерей с детьми на руках. Это не только сильно повышало цену, но и служило доказательством их плодовитости. Зачастую ребенок принадлежал не самой женщине; однако у Максвелла не было привычки обманывать покупателей, то есть продавать бесплодную женщину, сунув ей чужого младенца. Максвелл работал честно. Мужчин он держал на плантации дольше, продавая их в возрасте между двадцатью и двадцатью двумя годами. Каждый успевал за это время покрыть по нескольку женщин и дать жизнь нескольким отпрыскам.
Итак, рабы из Фалконхерста поступали в продажу ежегодно. Максвелл возил свой товар либо в Новый Орлеан, либо на знаменитую Развилку в Нашвилле. Он избегал продавать своих питомцев разъездным работорговцам, которые, перемещаясь на телегах, гроздьями таскали скованных рабов от плантации к плантации, тут и там подбирая двуногую заваль. Одни эти презренные дельцы и могли польститься на несчастных, не отвечавших высоким стандартам качества, принятым в Фалконхерсте. Потому только увечные, уроды и больные покидали плантацию таким способом. Это помогало Максвеллу избавляться от брака и поддерживать свою высокую репутацию: Фалконхерст предлагал на аукционах только видных, сильных, плодовитых и умных рабов.
Иногда в Фалконхерсте объявлялся плантатор, который, желая пополнить свое поголовье, решался прикупить рабов без торга. По такому случаю Максвелл выставлял самый лучший товар и позволял покупателю совершить покупку по своему вкусу.
Именно в один из таких визитов Лукреция Борджиа лупила по привычке Альфа и Мега по их ягодицам табачного цвета, а те вопили так, что было слышно в гостиной, где Уоррен и Хаммонд принимали некоего мистера Бегли, чья плантация Хай Пайнз считалась одной из богатейших в штате. Бегли прибыл в Фалконхерст днем раньше в коляске с кучером и лакеем и объявил о намерении приобрести, по меньшей мере, двух-трех фалконхерстских невольников. Прежде он пользовался для таких покупок аукционными торгами, поэтому Максвелл был с ним знаком; благодаря своей репутации одного из состоятельнейших людей во всей Алабаме Бегли был принят в Фалконхерсте как самый дорогой гость.
Внимая пронзительным голосам, доносившимся из кухни, Максвелл заметил:
– Эти близнецы отлично заменяют гонг. – Он встал и пригласил Бегли в столовую. – Крики свидетельствуют об утренней экзекуции, которой Лукреция Борджиа регулярно подвергает своих близнецов непосредственно перед подачей завтрака. Для нас это стало привычным сигналом.
Мистер Бегли, мельком видевший Лукрецию Борджиа накануне вечером (он опоздал на ужин) и не встречавший пока ее близнецов, которые рано ложились спать, первым вошел в столовую. За ним последовали Максвелл и Хаммонд.
– Вы говорите о близнецах, мистер Максвелл? – Бегли приподнял брови. – У негров редко рождаются близнецы. У меня в Хай Пайнзе такого никогда не бывало, да и слышать о подобном мне приходилось нечасто. Они что, совершенно одинаковые?
– Просто как две горошины из одного стручка. Мне их ни за что не отличить друг от друга. Потому мы и назвали их Альфой и Омегой.
Мем усадил Бегли за стол. По столь торжественному случаю, каковым являлось присутствие в доме дорогого гостя, Мем облачился в черный фрак, накрахмаленную белую рубаху и красный шейный платок. Дождавшись, пока белые усядутся, Мем налил всем кофе и подал сахарницу, сироп и кувшин с густыми сливками. Максвелл откинулся на стуле, предвкушая завтрак: он знал, что по особым случаям Лукреция Борджиа была способна превзойти саму себя. В Фалконхерсте не так уж часто принимали гостей, и кухарка пользовалась этим как лишней возможностью продемонстрировать свое кулинарное мастерство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107