Нельзя, чтобы бодливые бычки вроде тебя бродили по ночам по поселку.
Он исчез в темноте. Она вздохнула. Она так желала Омара, что могла понять чужое желание. Ной так же сильно хотел Квини, как она Омара. Однако она же сделала над собой усилие и отмела страдание как не заслуживающую внимания чепуху. Ниггерам не положено влюбляться. Она не хотела признаваться себе, что влюбилась в Омара, и предпочитала считать свое томление, как и чувства Ноя и Квини, вульгарным желанием. Лукреция Борджиа снова нащупала руку Омара и потащила его дальше, к единственной освещенной хижине. Показывая на распахнутую дверь, она молвила:
– Квини живет здесь с Лейлой.
Они немного постояли у входа. Огарок, прилепленный к треснутому блюдцу, озарял помещение тусклым желтым светом. На полу были устроены четыре убогих ложа: тюфяки, набитые соломой, на импровизированных кроватях, ветхие пледы. В хижине теснилось семеро душ: три пары сидели на кроватях, четвертую кровать занимала одна девушка. Даже в полутьме она выделялась своей миловидностью. Изящная, с круглым личиком и длинными волнистыми волосами, ниспадавшими ей на плечи. На вид ей можно было дать лет шестнадцать-восемнадцать.
Лукреция Борджиа оглядела хижину, проверяя, соблюдают ли здесь порядок и чистоту согласно ее суровым требованиям. Претензий у нее не возникло – возможно, именно благодаря потемкам. Постели вроде аккуратно застелены, вокруг очага выметено, люди опрятно одеты. Она кивнула, приветствуя высокую, крепкую негритянку лет двадцати пяти:
– Добрый вечер, Лейла. Как поживаете?
– Отлично, мисс Лукреция Борджиа, мэм. Вот только Ной досаждает. Ходит сюда ужинать. Я кормлю его, но всегда помню, что масса Максвелл не велел ему у нас задерживаться. Ведь хозяин даст Квини нового мужчину.
При упоминании своего имени девушка поднялась с кровати и поспешно поправила плед.
– Привет, Квини, – коротко приветствовала ее Лукреция Борджиа. Ее душила ревность, и она не собиралась любезничать с соперницей. – Вот это Омар. Теперь он будет твоим сожителем. Постарайся побыстрее забеременеть, потому что массе Максвеллу очень хочется получить от этого парня потомство. Омар – парень особенный: он наполовину мандинго.
Квини пригляделась к Омару, несмело улыбнулась ему и повернулась к Лукреции Борджиа.
– Если я забеременею и рожу для массы Максвелла хорошего сосунка, можно мне будет вернуться к Ною? У нас с ним любовь, мисс Лукреция Борджиа, мэм.
– Тсс! – прошипела Лукреция Борджиа и сердито погрозила ей пальцем. – Ниггеры не имеют никакого понятия о любви. Любовь существует только для белых. Это они влюбляются, венчаются у священника и потом всю жизнь живут вместе. Экая потеха! Поэтому все белые дамы такие изможденные. То ли дело негритянка: забеременеет, подарит своему хозяину сосунка, он заплатит ей за это серебряный доллар. Потом у нее будет новый негр, новая беременность, и так далее. Нам не нужно мучиться всю жизнь с одним и тем же обормотом. И потом, Омар гораздо лучше Ноя.
Квини улыбнулась. Она не могла не согласиться, что ее новый мужчина в белом тюрбане очень привлекателен. Она вовсе не испытывала к нему отвращения, однако и в самом деле была привязана к Ною и не могла так просто его забыть. Ной был чувствительным юношей, они говорили друг другу разные нежные словечки и целые фразы, которые имели значение только для них одних. Однако она не имела права выбора. Поэтому понуро повесила голову, едва сдерживая слезы.
Лукреция Борджиа подтолкнула Омара к Квини:
– Сядь к ней на постель. Это будет означать, что ты ее мужчина. Посмотри на остальных.
Она обвела широким жестом хижину, подразумевая остальные три пары. Когда Омар сел, она схватила Квини за подбородок и задрала ей голову.
– Тебе лучше забыть Ноя, Квини. Он никуда не годится. В нем нет мужского соку. Он спал с тобой три месяца, и все без толку.
– Я все равно люблю его, мисс Лукреция Борджиа, мэм. Люблю!
Лукреция Борджиа уже испытывала нечто подобное к Омару и могла поэтому посочувствовать горю Квини. Впервые в жизни, и то ненадолго, она представила себе, что значит быть белой, полюбить мужчину, выйти за него замуж, жить вместе и знать, что его никогда не продадут, что они останутся неразлучны до самой смерти.
Она поспешила прогнать неуместные мечты. Превратиться в белую? Только этого не хватало! Зачем ей такая радость? Она припомнила немногих белых женщин, которых ей доводилось знать, и белых мужчин – их супругов. Нет, она ни за что не поменялась бы местами ни с одной: ведь каждой из них суждено ночь за ночью, год за годом пребывать в объятиях одного и того же мужчины. Тоска, да и только!
Она размахнулась и отвесила Квини оплеуху. Пощечина получилась такой звонкой, что все население хижины встрепенулось и уставилось на Лукрецию Борджиа. Она уже замахнулась, чтобы врезать Квини по другой щеке, но передумала и уронила руку.
– Оставь свои глупости, неблагодарная девчонка! Сама рассуди: масса Максвелл дает тебе самого лучшего своего негра, а ты имеешь глупость оплакивать какого-то дурацкого Ноя! К тому же это все равно тебе не поможет: Ноя продадут на ближайшем же аукционе. Можешь мне поверить: я сама слышала, как масса Максвелл говорил об этом с массой Хамом.
Она шагнула к Лейле, скрипя своим накрахмаленным фартуком, и обратилась к ней с такими словами:
– Сегодня ты не спеши засыпать, Лейла. После того как я уйду, а ты отвозишься с Солом, прислушайся, будет ли скрипеть их постель. Если не будет, то заставь их заняться делом. Если пушка Омара окажется для Квини великовата, пускай смажет ее салом. Помнится, у Ноя там срамной пустячок, стручок гороховый, да и только.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107