Огромная снежная гора, летящая нам навстречу, ослепляет нас своим блеском. Затем санки выравниваются, быстро и ловко мы скользим вниз. Свернув направо, взлетаем на небольшой холм, который не замечали до тех пор, пока на бешеной скорости не оказались на его вершине.
Чувствую, что внутри меня все обрывается, санки перелетают через холм. Кажется, они уже вышли из-под контроля. Виктор выруливает влево, потом вправо, снег летит прямо в лицо.
– Все в порядке! – кричит Виктор. Санки летят еще быстрее. – Я просто гений!
Наконец их бег начинает замедляться. Все успокаивается. Слышно тихое шипение натертых воском полозьев по снегу. Сосны, кусты, каменная стена, ограждающая поле, все возвращается на свои места.
* * *
Мы сидим у Кеппи под обрамленной рамкой картой Восточного побережья; на ней обозначена глубина океана от Флориды до Мейна. Устроились за столиком поближе к камину, его гудящее пламя согревает нас, а мы наслаждаемся горячим пуншем. Точнее, мы с Гордоном пьем горячий пунш, у Виктора – грейпфрутовый сок. Когда Кеппи принес наш заказ, он так брезгливо посмотрел на сок, будто это был холодный рыбий жир.
Виктор, развязав шнурки, запихивает ботинки под стол и растирает ноги. Закрыв глаза, откидывается назад.
– Как хорошо было, – говорит он. – Уже не помню, когда последний раз катался на санках.
– Я – тоже, – соглашаюсь с ним.
– Можешь себе представить, что прошло, наверное, лет двадцать с тех пор, когда я катался на санках? – удивленно произносит он.
– Так давно? Двадцать лет? – переспрашивает Гордон.
– Трудно поверить. Двадцать лет прошли впустую. Каждую зиму мне казалось, что я упускаю что-то важное, понимаешь? Но так и не догадался, что же именно.
Разговор вертится вокруг этой темы. Гордон рассказывает, как он однажды потерялся в Белых горах в Ньюхемпшире, отправившись туда на пешую экскурсию. Виктор рассказывает, как ездил со своей прежней подружкой в Непал. Бродили там по горам по пояс в снегу. Описывает маленькие гостиницы, где за пятьдесят центов можно снять комнатку на ночь. На обед подавали блюда с дымящимся рисом. Изображает старую индеанку, которая отрезала у него прядь волос и, положив их в стеклянный кувшин, поставила у окна, чтобы любоваться их прекрасной рыжиной.
Заказываем еще по порции. Кеппи приносит нам пунш и подсаживается за наш столик. На нем синие брюки, белая майка с вырезом и фартук с расплывшимся желтым пятном на груди. Он, должно быть, готовил. На лице капельки пота. Человек этот – живая печка. Не знаю, что делает Кеппи летом, когда жарко? Потом вспоминаю, что летом он передает свое заведение сыну, а сам уезжает на острова. Представляю его распростертым на песке, живот вздымается, как воздушный шар, угрожая поднять его в воздух; он полетит над берегом, над волнами, которые сейчас с грохотом разбиваются за его спиной, унесется далеко в небо, к солнцу. Кеппи – космический корабль. Кеппи совершает полет вокруг планеты.
– Что с тобой, Вик? – спрашивает Кеппи. – Выглядишь ужасно и не пьешь. Что с тобой, болен?
– Нет, – отвечает Виктор. – Поправляюсь. Был болен. Сильно болен.
Виктор смеется. Смотрю на Гордона, который не спускает глаз с Виктора. Так я тоже вижу Виктора.
– Что с тобой случилось? – спрашивает Кеппи.
– Говорю же тебе: был болен, – отвечает Виктор. Пьет свой сок. – У меня была такая страшная болезнь: чуть не помер. Прощался с жизнью.
– Ну, так что случилось? – не отстает Кеппи. – Что тебе помогло?
– Вот это, – отвечает Виктор, указывая на свой стакан. – Сок меня спас. Я обязан жизнью грейпфруту.
– Умница, – говорит Кеппи. – Когда опять потолкуем о войне? Я читал тут о нацистах. В книге написано, что Соединенные штаты знали, где находились лагеря смерти и не бомбили подъездные пути.
– Это правда? – спрашиваю я.
– Так сказано в книге, – отвечает Кеппи.
– Да, это правда, – подтверждает Виктор. – Мы не хотели спасать евреев. Ну, не совсем так. Наши политики не хотели спасать их. Мировое сообщество не заботилось об их спасении.
– Ерунда, – возражает Гордон. – Не верю этому.
– Не веришь? – переспрашивает Виктор, подняв брови. – Чему ты не веришь? Что правительству было известно о геноциде или что правительству было наплевать на это?
– Второму, – отвечает Гордон.
– Тогда понятно, почему ты такой счастливчик, – говорит Виктор и чокается своим соком с Гордоном. – Неудивительно, что с тобой так весело.
Виктор ставит на проигрыватель Баха и говорит, что хочет отдохнуть. Я одобряю его намерение: мы с Гордоном пока приготовим обед. Делаю феттучини, а Гордон в это время готовит соте из грибов и перемешивает брокколи с имбирем. Разыгрываем из себя гурманов, говорим с французским акцентом. Подтруниваем друг над другом, увертываясь от брызг растопленного масла. Предвкушаем наш праздничный обед, у нас столько всякой вкуснятины, на десерт – черника и шоколад. Вино и свечи, которые зажжем за обедом. Вынимаю спагетти, груду дымящейся белой массы. Гордон несет за мной блюдо с овощами и соус. Виктор не в силах есть, он устал. Лежит на кровати лицом вниз, даже не разделся. Ставлю рядом с ним тарелку, но он мотает головой. Уношу лишнюю тарелку на кухню, где она постепенно остывает. Спрашиваю:
– Виктор, чем тебе помочь? Он со стоном отвечает:
– Просто сядь и пообедай.
Мы с Гордоном сидим за столом, уставленным тарелками; еды наготовлено слишком много. Я задуваю свечи и включаю маленькую лампочку. Пытаемся есть, но оба не спускаем глаз с Виктора. Гордон поднимается из-за стола и, подойдя к Виктору, стаскивает с него ботинки. Наматываю на вилку спагетти, потом опускаю ее в тарелку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79