— Будет ребенок, — сказал Мнемон, выдержав небольшую паузу. — Мой ребенок. Страшный. Да, страшный. Я боюсь этого ребенка. Уже сейчас.
— Почему? — Танака сунул руку в карман, где лежала маленькая коробочка компьютера, и включил режим записи разговора. — У него будут такие же способности, как и у тебя? Или другие?
— Другие, — тут же отозвался Мнемон. — И такие, как у меня. Но он будет непохож на меня. Как называется твой бизнес?
— Проект “Super Homo”. Сверхчеловек.
— Вот. Он будет сверхчеловек. Большой, страшный. Я думаю: не лучше ли убить его прямо сейчас ?
Танака внимательно посмотрел на Молу Чеко, но в слабеньком свете черных свечей невозможно было разобрать, шутит он или говорит серьезно.
— Убить его сейчас можно только вместе с подарком, Мнемон, — спокойно сказал он. — Ты хочешь убить подарок?
Чернокожий великан ухватился огромными ручищами за сиденье своего стула и начал раскачиваться на нем взад-вперед, рискуя удариться грудью о край стола.
— Нет, — ответил он после новой паузы. — Не хочу убивать. Красивая, хорошая. Много вспомнил. Важно для тебя. Будешь слушать внимательно — все пойдет хорошо. Плохо слушаешь — очень плохо. Катастрофно, нет?
— Катастрофично, — поправил Танака. — Я внимательно слушаю тебя, Мнемон.
Но Молу Чеко молчал. Затем, наклонившись к Радостине, внезапно сильно схватил ее огромной рукой за волосы и повернул лицом к себе.
— Расскажи ему, — рявкнул он. — Расскажи то, что ты видишь в моей голове, живо!
— Почему она? — сейчас же спросил Танака. — Ты не можешь рассказать сам? Или не хочешь?
Мнемон фыркнул и отпустил волосы девушки. Голова Радостины мотнулась назад, но выражение глаз не изменилось ни на мгновение. Взгляд был пустой, равнодушный, словно у человека, приговоренного к пожизненному заключению. По-прежнему глядя прямо перед собой, она заговорила:
— Я вижу горы, покрытые снегом. Сумерки. В заснеженном лесу у подножия большой горы самурай по имени Ошо повстречал воина с белой повязкой на лбу.
Танака затаил дыхание, боясь разрушить волшебство момента. Он не понимал, почему Мнемон доверил играть свою роль Радостине — раньше такого никогда не случалось, — но спрашивать не решался. По-видимому, за то время, что он провел в саду, девушка выучила полученную Мнемоном информацию и теперь просто повторяла урок. В любом случае слушать ее голос, даже такой безжизненный и лишенный интонаций, было приятнее, чем разбираться в тягучем африканском акценте МолуЧеко.
— Ошо сражался под знаменами князя Тадэмори. Войска князя встретились с армией его врага, генерала Маэды, на равнине Койсан, и потерпели сокрушительное поражение. Спастись удалось немногим, но Ошо повезло. Во время битвы его оглушило ударом боевого цепа по шлему, он потерял сознание и упал на землю. Прочный стальной доспех спас его от тяжелых подков кавалерии генерала Маэды, и, когда он вновь пришел в себя, сжимая в руке штандарт клана Тадэмори, сражение уже закончилось…
Слушая мелодичный голос Радостины, Танака ощутил, что волны времени подхватывают его и с мягкой, но неодолимой силой уносят в далекую заснеженную страну, где сталкивались на равнинах огромные, закованные в сталь армии, свистели стрелы и самураи, оставшиеся в живых после смерти своего сюзерена, совершали ритуальные самоубийства-сэппуку.
Ошо должен был вернуться в замок к наследникам князя Тадэмори и просить их принять его на службу. Если бы они отказались, единственным выходом для него оставалось самоубийство.
Однако он не сделал ни того, ни другого. Он ушел в горы и, затаившись там, стал поодиночке настигать и уничтожать солдат Маэды. Так продолжалось несколько месяцев, и однажды он встретился лицом к лицу с самураем, меч которого поразил князя Тадэмори в битве на равнине Койсан…
— Я помню гнев и ненависть Ошо, — неуверенно произнесла Радостина.
— Противник, голову которого украшала белая повязка, оказался сильнее. Вскоре он выбил оружие из рук Ошо и приготовился покончить с ним одним ударом…
Голос девушки дрогнул и прервался.
— Ошо выжил. Ему удалось убить своего противника, перерезав ему сухожилия на ногах, там, где они не были защищены наколенниками. Но он сделал это не в честном бою, а с помощью уловки, недостойной самурая… Возможно даже, что он дал человеку в белой повязке клятву, которую тут же нарушил… Я не вижу деталей… Знаю, что Ошо бежал на Окинаву и до конца жизни вздрагивал, когда его называли самураем…
Радостина перевела дыхание. Когда она заговорила вновь, Танака заметил, что на лбу у нее выступили мелкие капельки пота.
— Существует связь между этим воспоминанием и той картиной будущего, которую я сейчас вижу. Смысл связи мне неясен, но она очень сильна. Мне кажется, это нечто вроде первопричины…
Мнемон издал предупреждающее рычание. Радостина тут же замолчала, и в наступившей тишине огромный негр торжественно задул последнюю черную свечу. Комната погрузилась в непроницаемую, плотную, словно бы осязаемую тьму.
— Если это все о прошлом, — осторожно нарушил молчание Танака, — может быть, мы перейдем к будущему?
Он уловил движение в темноте и почувствовал, как что-то коснулось его руки. Широкая как лопата ладонь Мнемона накрыла руку доктора и прижала ее к столу.
— У меня есть для тебя хорошие новости, желтый братец, — прогудел Мнемон. — Ты будешь богом.
— Прости. — Танаке показалось, что он ослышался. — Что ты сказал?
— Богом станешь, — охотно повторил Мнемон. — Или чем-то вроде того. Эта девчонка здорово помогает вспоминать. Я ни разу не вспоминал про тебя таких… как это? Drole… вещей.
— Забавных, — подсказал ошеломленный Идзуми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160