Левее закрывала порядочный кусок городского неба громада византийского храма Христа Спасителя, за ней тянулись утопающие в зелени кварталы трехэтажных особняков и таун-хау-сов Остоженки. Далеко внизу по маленькой улице медленным потоком текли разноцветные жучки-авто. Вингеры здесь уступали по популярности наземному транспорту, а тот, в свою очередь, не мог достойно конкурировать с метрополитеном. Московское метро произвело на Сантьяго сильное впечатление — очень старое, оно тем не менее прекрасно сохранилось, многие станции казались просто подземными дворцами. Сомов рассказывал, что еще во времена его детства в подземке ездили только бедняки, а всевозможные бездомные и бродяги чувствовали себя там полноправными хозяевами. По его словам, в те годы метро стало грязным и запущенным, настоящим рассадником болезней и преступности. Двадцать лет санации все изменили. Правда, методично проводившиеся СГК облавы, сопровождавшиеся отправкой на строительство Стены все новых и новых эшелонов, сократили население древней столицы России до такой степени, что московские власти всерьез подумывали о закрытии метрополитена, переставшего приносить прибыль. Но постепенный процесс миграции уцелевших жителей восточных районов страны в Москву вновь сделал общественный транспорт рентабельным — новоиспеченные москвичи селились в основном в дешевом муниципальном жилье на почти опустевших в период чисток отдаленных окраинах, а бензин стоил денег. Сомов предупреждал, что в метро до сих пор небезопасно — особенно вечером и дальше от центра, — но Мондрагону пока не представился случай проверить это утверждение на практике.
Стоя у окна с бокалом в руке, он думал о том, что варварская красота этого города сродни очарованию хищницы, пленившему его сердце при первой встрече с Катериной. Мощная, властная красота — но слишком уж откровенная, слишком плотская. Такой красотой быстро насыщаешься, она слишком рано перестает удивлять, в ней нет вдохновляющей душу легкости. Тяжесть византийского наследства прижимала город к земле.
Я хочу ее, подумал Мондрагон. Я хочу эту почти девочку с ее смуглой, просвечивающей под ключицами кожей, с ее ямкой на шее, с ее точеным носиком и абрикосовым пушком щек. Я еще никогда никого так не хотел. Но это невозможно — я только видел ее на экране видеофона. Три минуты. От силы пять. Я сошел с ума. Мне кажется, я чувствовал ее запах. Если я когда-нибудь смогу прикоснуться губами к ее коже… Проклятый Фробифишер! Уж он-то наверняка вытворяет с ней все, что захочет… Где, черт побери, этот контракт?
Он смешал себе еще один коктейль, тяжело прошагал обратно в комнату, рухнул в кресло, свободной рукой подтянув к себе проанализированный секретарем текст договора. Сумма действительно впечатляла, аванс составлял тридцать процентов — более чем достаточно, чтобы выпутаться из разверзшейся под ногами финансовой пропасти. Условия оставляли некую лазейку для маневра — на тот случай, если он действительно решится написать вторую книгу… И самое главное — он сможет встретиться с Даной. Интересно, рассчитывал старый хрыч Фробифишер на такой эффект, посылая для переговоров самого сексапильного из своих референтов?
Сантьяго отхлебнул из бокала и, наклонившись, начал шарить рукой по полу в поисках какого-нибудь пишущего предмета. Как назло, ничего путного под руку не попадалось. Классическая ситуация, подумал он мрачно, сапожник без сапог. Кто почти наверняка не имеет дома ручки, карандаша или, на худой конец, гусиного пера? Правильный ответ — писатель. А зачем ему, если на все случаи жизни у него имеется виртуальный секретарь?
— Софи, — позвал он, отчаявшись что-нибудь отыскать, — естьу нас в доме хотя бы завалящий “Паркер”?
— К сожалению, — ответил секретарь приятным женским голосом, — я не подключена к системе сервисного обслуживания твоего дома. Хочу напомнить, что в режиме ограниченной визуализации я вижу только то, на что направлена моя камера. Вынуждена констатировать, что никакого “Паркера”, в том числе “завалящего”, моя камера в настоящий момент не фиксирует.
— Провались ты, — посоветовал ей Мондрагон, — вместе со своей камерой… Подписание контракта откладывается, — сообщил он потухшему экрану видеофона, — по причине отсутствия пишущих средств. Так и передай своему боссу.
Он залпом выпил содержимое бокала и проделал с ним то же, что и с предыдущим, — швырнул в угол. На этот раз ковер ответил приглушенным звоном — бокалы нашли друг друга.
— Sic transit glona mundi1(Так проходит земная слава (лат.), — горько сказал Сантьяго. — Вот сдохну — и что после меня останется? “Белая Заря”? Осколки разбитых стаканов? Километр кишок с дерьмом?..
Все эти вопросы, разумеется, остались без ответа — виртуальный секретарь отвечал, только если его называли по имени, а отражение самого Сантьяго в вогнутой панели видеофона не обладало ни сознанием, ни свободой воли. Поэтому Мондрагону пришлось совершить героическое усилие, встать и вновь добраться до бара. Не то чтобы ему очень хотелось пить, просто не пить было никак невозможно.
Тем не менее Иван Кондратьев, постучавший в дверь, как и было велено, без двадцати семь, обнаружил приемного отца одетым для клубной вечеринки, чисто выбритым и благоухающим невероятно сложным японским ароматом, очень модным в этом сезоне. Мондрагон выглядел почти трезвым, разве что взгляд его изредка стремился расфокусироваться.
— Мы идем в “Петр Первый”, — заявил он, медленно и тщательно выговаривая слова. — Идем, запомни. Не едем… не летим на вингере… мы идем пешком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160