Сияющий овал запульсировал, наливаясь багровым светом, и вспыхнули глаза Черепа Смерти, и я увидел, что не маска уже над переливчатым лицом-нелицом, а Железная Корона с камнем. А еще я успел увидеть, что фигура в желтой тоге теряет свои четкие очертания, оплывая и превращаясь в извивающееся тело кошмарной рептилии, а затем багровый нарыв лица приблизился, и странный шипящий голос выдохнул: «Ты!», и вошел мне под ребра железный суставчатый палец, бросивший меня в бездну боли и мрака. Перед глазами мелькнули очертания громадной уступчатой пирамиды, толпы коленопреклоненных людей, не смеющих поднять головы, и взрезающий темный бархат южного неба огненный нож кометы, и с полной уверенностью в том, что я присутствую при светопреставлении, я проснулся.
В комнате был полумрак, но из щели между тяжелыми фиолетовыми портьерами бил ослепительный тонкий луч июньского солнца. Бил прямо по глазам, отчего мне, вероятно, и привиделась комета и прочие ужасы. Я с трудом перенес тяжелую голову влево и убедился, что Наташи рядом нет. Интересно, кричал ли я во сне, подумал я деловито.
Впрочем, если я и кричал, то это явно никого не взволновало. Старика Лопухина поблизости не оказалось, а Наташа и ДД преспокойно пили чай на кухне, причем трубадур и менестрель читал моей даме стихи (хорошо еще, не свои):
И дракон прочел, наклоняя
Взоры к смертному в первый раз:
«Есть, владыка, нить золотая,
Что связует тебя и нас.
Много лет я провел во мраке,
Постигая смысл бытия,
Видишь, знаю святые знаки,
Что хранит твоя чешуя.
Отблеск их от солнца до меди
Изучал я ночью и днем,
Я следил, как во сне ты бредил,
Переменным горя огнем.
И я знаю, что заповедней
Этих сфер, и крестов, и чаш,
Пробудившись в свой день последний,
Нам ты знанье свое отдашь».
Он сделал паузу, чтобы перехватить воздуха, и я продолжил, радуясь, что хоть что-то могу еще откопать в замусоренных кладовых моей памяти:
Зарожденье, преображенье
И ужасный конец миров
Ты за ревностное служенье
От своих не скроешь жрецов.
Звякнула чашечка. Наташа и ДД одновременно повернули головы и уставились на меня, как на какое-нибудь кентервильское привидение. Боюсь, что выглядел я не лучше: опухшая со сна морда, мятая рубашка, щетина. Я поклонился и сказал:
— Доброе утро.
— Я и не знала, что ты любишь Гумилева, — проигнорировав мое приветствие, сказала Наташа. — Чаю хочешь?
— Хочу, — я выдвинул табурет и сел.
— Выспался? — ДД весело подмигнул Наташе. — Что снилось?
— Да так, — сказал я хмуро. — Цветомузыка всякая. Мне покрепче, пожалуйста.
— Сахар, варенье? — любезно осведомился ДД, пододвигая мне и то, и другое. При этом он опрокинул сахар в варенье и жизнерадостно заржал. — До чего же я неловок нынче утром, — объявил он и обмакнул в варенье свой левый манжет.
— Дима, ты невозможен, — пропела Наташа тоном, который мне чрезвычайно не понравился. — Замой рукав немедленно.
ДД, кряхтя, повиновался, после чего пострадавший манжет был заботливо завернут и застегнут на пуговицу. Я следил за этими семейными разборками с сардонической ухмылкой старого холостяка. Будь что будет, решил я, я остаюсь нем и бесстрастен, как скала.
— А где дедушка? — поинтересовался я минут через пять напряженного молчания. — Роман Сергеевич, я имею в виду? Спит еще?
— Ты представляешь, который час? — спросил ДД и, не дожидаясь моей реакции, ответил сам себе. — Полчетвертого. — При этих словах он снова почему-то расхохотался. Смех у него был хоть и не такой противный, как у старикана, но слуха тоже не ласкал.
— Не совсем понимаю, — сказал я вежливо. — Что может помешать немолодому уже вообще-то человеку отдыхать после бессонной и в некотором роде наполненной событиями ночи до четырех часов дня?
ДД перестал смеяться и уронил ложечку на пол.
— Дед уже два часа как в редакции. У него там готовится к печати книжка о доисламских религиях Средней Азии, с утра ему позвонили и потребовали быть… Он спит по четыре часа в сутки уже двадцать лет.
— Не то, что некоторые, — в голосе Наташи был яд.
«И чего она все время привязывается ко мне?» — с неожиданной обидой подумал я, но вслух сказал:
— И когда же он вернется? Мы, помнится, собирались обсудить план совместных действий…
Боже, подумал я, что я несу, какие совместные действия, нас же Крым ждет…
— Он должен позвонить, — ответствовал ДД. — Но, думаю, не раньше шести.
— В таком случае, может быть, я заскочу вечером? — настроение у меня как-то сразу улучшилось. — А сейчас мы, наверно, пойдем, да, Наташ? Надо же еще собраться…
Наташа повернула голову. По ее глазам я понял, что вчерашняя договоренность слегка подзабылась.
— Зачем? — спросила она.
— Ну, Крым, — промямлил я, неизвестно почему смущаясь. — Ну, помнишь…
— Ах, это, — с облегчением сказала Наташа. — Я еще не решила.
— Ребята, какой Крым, — радостно встрял ДД. — Поехали на Валдай, там чудные места и совершенно пустынно… Будем, как Робинзоны…
А ты бы заткнулся лучше, оглобля недоделанная, яростно прошипел я про себя. Вслух я сказал:
— Слушай, миннезингер, у тебя свои представления о комфорте, у нас — свои. Наташа и так год из палатки не вылезала, кайфа от твоего Валдая ей не будет. Наташ, если мы едем, то гостиницу мне лучше всего забронировать уже сегодня. Пятизвездочный отель все-таки, валюта…
Здесь я допустил ошибку, давить было нельзя, с Наташей это не проходит, но замечание насчет комфорта явно попало в цель. Результат получился нулевой. Наташа сделала вид, что не расслышала, и лениво проговорила:
— Дима пригласил меня сегодня в музей народов Востока, поедешь с нами?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123