Решать, конечно, тебе, но я бы советовал соглашаться не раздумывая. Он позвонит мне завтра утром, что ему сказать?
— Не хочу тебя огорчать, Саша, — раздельно произнес я, — но боюсь, я уже договорился относительно этой вещи. Причем больше, чем за лимон.
— Не верти вола, старик, — жалобно сказал Косталевский. — Кому? Больше, чем за лимон? Но я же спрашивал… Кто?
— Этого я тебе, к сожалению, сообщить не могу. Сам знаешь — коммерческая тайна. И не переживай так — ну, обломилось, ну, с кем не бывает… А Лопухину этому передай…
— Что? — убитым голосом спросил Сашка.
— Чтобы шел в задницу, — с удовольствием сказал я. Честно говоря, я хотел передать лысому более экспрессивное пожелание, но из комнаты, где находилась Наташа, все было отлично слышно. — Можешь также объяснить ему, что никакой вещи, которую он хотел бы купить, у меня нет и никогда не было. Так что пусть не расстраивается.
— Так как же, — теперь в Сашкином голосе слышалось злое недоумение. — Значит, у тебя ничего нет? А что ж ты мне мозги вправляешь про то, что договорился? Или все-таки есть?
— С первым апреля, — сказал я. — Извини, что вовремя не поздравил, замотался, знаешь… Будь здоров, старик.
Когда я вернулся в комнату, Наташа стояла у незашторенного окна и смотрела на дождь. Я подошел и стал рядом. С письменного стола глядела на нас давешняя «поляроидная» карточка — три унылых лица на веселом глянцевом фоне. Так мы стояли довольно долго.
— Это опять был тот человек? — спросила она, наконец.
— Хромец волнуется, — ответил я. — Он не намерен больше ждать. Странно, не понимаю его — он же бессмертный, что ему — веком больше, веком меньше… И Косталевича жалко — потерял свои законные сто тысяч.
— Завтра — похороны, — сказала Наташа. Я промолчал. По стеклу стекали широкие, искажавшие наши отражения, струи дождя.
— Страшно, — Наташа поежилась и плотнее запахнулась в халат. — С тех пор, как появилась эта Чаша… нет, раньше, когда умер дедушка Димы… стало так страшно… холодно…
— Потерпи до завтра, — сказал я. — Завтра все кончится.
— А если они тебя убьют? — спросила она, не поворачивая головы.
— Во-первых, едва ли у них это получится. А во-вторых, даже если и так… по крайней мере, Чаша не достанется Хромцу. Уж эти ребята ее так просто не отдадут. Переправят куда-нибудь в Японию — и ищи ее по новой… А ты успокоишься, узнав, что я отдал жизнь во благо человечества.
— Дурак, — сказала Наташа, но таким тоном, что я не обиделся.
Я внимательно посмотрел на нее, потом обнял за плечи. Она не шевельнулась.
— Я думал, тебе уже все равно, — сказал я. — Извини.
Минуту или две мы молчали.
— Понимаешь, Ким, все очень сложно…
— Ага, — отозвался я. — Понимаю.
— Я не знаю. До сих пор не знаю наверняка…
Я промолчал.
— Я не люблю, когда меня заставляют против моей воли!
— Кто ж любит, — сказал я.
— Ким… ты очень на меня обиделся?
Я осторожно провел пальцами по ее волосам.
— Что ты, Натуля… Чем ты могла меня обидеть? Это я, возможно…
— Только не надо притворяться, — тихо попросила она. — Ты вел себя, как ребенок. Это меня разозлило.
Я подумал.
— Я, наверное, люблю тебя, — сказал я. — Никому этого не говорил, с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать… Вот поэтому-то все так и выходит…
За окном громыхнуло. Наташа полуобернулась и притронулась сухими губами к моей щеке.
— Ты сказал страшную вещь, Ким. Я так надеялась, что ты все-таки этого не скажешь…
— Почему? — тупо спросил я.
— Теперь ты просто не оставил мне выбора… Прости, — она высвободилась и пошла к двери.
— Постой, — сказал я. — Там дождь… Я не пущу тебя!
Она все шла к двери, и я представил себе, как она выходит на улицу, ловит такси и уезжает — к ДД, к тетке — неважно, уезжает и оставляет меня одного в моей пустой квартире, еще более несчастного, еще более раздавленного и жалкого, чем час назад. Это был конец, и я отчетливо понял, что произойдет, когда за Наташей захлопнется дверь. И в эту секунду раздался оглушительный стук.
Кто-то изо всех сил барабанил по кожаной обивке и по деревянному косяку двери, отчаянно стремясь ворваться в квартиру. Я прыгнул вперед, схватил Наташу за плечо, отбросил ее назад в комнату и, вытащив пистолет, прижался к стене сбоку от двери.
— Кто там? — Ответа не последовало, но удары обрушились на косяк с новой силой. Я почувствовал, как стекает по спине холодная липкая струйка пота, и открыл замок.
На пороге стоял Пашка, с упоением молотивший по деревяшке найденным где-то ржавым болтом величиной с хороший подберезовик.
— А, Ким, — сказал он, не прекращая своего увлекательного занятия, — привет. Я в гости пришел.
Я отобрал у него болт и молча, но очень сильно зашвырнул его в темный угол нашего коридорчика. Он испугался — в таком состоянии он, по-моему, никогда еще меня не видел.
— Иди домой, — глухо сказал я. — Иди домой, я сказал!
В это время, как нельзя более кстати, распахнулась дверь Пашкиной квартиры и в коридорчик выглянула Пашкина бабушка. Я молча развернул малолетнего диверсанта на сто восемьдесят градусов и подтолкнул в направлении к родному дому. Затем закрыл дверь, чувствуя, как бешено колотится сердце.
Наташа подошла ко мне сзади и обняла за пояс. Я высвободился и повернулся к ней — страх медленно уходил из ее глаз, и теперь в них была только боль.
— Ким, ты понимаешь, что если тебя завтра убьют…
Господи, подумал я, Господи Боже милосердный, неужели такое возможно?
— Нет, — сказал я и взял ее руки в свои. — Нет, меня не убьют завтра… Это я тебе обещаю.
А потом, когда мы лежали рядом обнявшись и я смотрел, как она дышит во сне, бесшумно и ровно, и любовался ее подрагивающими длинными ресницами, тьму за окном располосовал чудовищный ослепительно-белый разряд, и на мгновение все в комнате, залитой бело-голубым электрическим светом, стало мертвым и страшным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123